Дневная поверхность

«Знаешь ли ты византийскую крепость Диногетию в низовьях Дуная?»

«Да, — ответил Гостомысл. — И я передам твое послание топарху крепости, а он перешлет его в Константинополь».

«Пусть будет так, — наклонил голову Дамиан. — А я остаюсь с вами». — И он с силой швырнул в колодец императорский перстень.

И в третий раз одобрительный ропот пробежал среди воинов и ремесленников, и, приветствуя Дамиана, воины ударяли мечами по умбонам щитов, а ремесленники одним инструментом о другой. А князь сказал Дамиану:

«Подойди. Я ранен тяжело. Мои раны смертельны, и я не доживу до завтрашнего утра. Вот — надень и носи с честью. — И, сняв с шеи, он протянул Дамиану массивную серебряную гривну, перевитую сканью, — знак достоинства и власти князя и посадника. — Ты бросил византийское серебро. Прими русское, оно не хуже. А еще пошли в Киев гонца, чтобы передал великой княгине Ольге, что я умер и, умирая, сделал тебя своим преемником».

Вот так кончилась эта история, — сказал я.

— А я вам говорю, что она не может так кончиться! — вскипел Георге. — Если Дамиан стал посадником и носил гривну, то как же она могла попасть в слой городища — ведь не потерял же он гривну? Может быть, его убили или он все же ушел в Византию, и вообще что стало с Ольгой?

Но я не успел ответить на эти вопросы, так как тут раздался истошный вопль Митриевны:

— Бакнет!!!

Вениамин Иезекильевич встал и со спокойным достоинством объявил:

— Банкет, друзья! Если я не ослышался, достопочтенная Пелагея Дмитриевна приглашает нас занять места за праздничным столом.

Как археолог стал богом

Борис Александрович, встретив меня в коридоре, пригласил зайти к нему в кабинет. Там, усевшись в кресло, он торжественно спросил:

— Как, по-вашему, кто сидит перед вами?

Несколько озадаченный необычным для него тоном и самим вопросом, я неуверенно промямлил:

— Ну, как кто? Наш уважаемый директор!

— Ничего подобного, — категорически заявил Борис Александрович. — Подымайте гораздо выше!

Окончательно сбитый с толку, я уже с некоторой опаской ответил:

— Ну, действительный член Академии наук СССР.

Куда там! Бориса Александровича, человека обычно скромного, теперь и это определение ничуть не удовлетворило.

— Еще выше! Гораздо выше! — надменно заявил он и, наклонившись ко мне, заговорщическим тоном сказал вполголоса: — Я господь бог!

— Ну вот, — ответил я расстроенный. — Сколько раз я вам говорил, что не надо столько работать. Вот, пожалуйста, печальные последствия переутомления! Мания величия. Нужно срочно обратиться к врачу.

— Ничего подобного, — продолжал настаивать Борис Александрович. — Я именно и есть господь бог и готов это письменно удостоверить!

Он взял со стола оттиск своей новой, только что вышедшей статьи и начертал: «Дорогому…» и т. д. «от господа бога (см. стр. 60–61)».

Надеясь на указанных страницах найти разъяснение странного поведения Бориса Александровича, я немедленно стал читать. Статья была правильная и вдобавок очень интересная. Один из разделов статьи, посвященной русской эпиграфике X–XIV веков, повествовал об удивительном памятнике новгородского прикладного искусства и письменности — Людогощинском кресте XIV века.

В те времена буйная и свободолюбивая новгородская вольница не особенно чтила официальную церковь, ее обряды и ее служителей, среди которых было полно пьяниц и вымогателей.

Народные движения против власти церкви часто выступали в те времена в форме различных религиозных ересей. Одно из таких народных движений, известное в истории под названием: «Ересь стригольников» (его основателем был «стригольник» — то есть парикмахер — Карп), получило широкое распространение среди ремесленников и вообще простого народа в Новгороде Великом.

По заказу стригольников — жителей Людогощей, улицы Новгорода, — какой-то выдающийся мастер сделал огромный резной крест с надписью в которой отрицалась церковь. В конце этой надписи идет непонятное и бессмысленное сочетание букв. Совершенно ясно, что это тайнопись. Многие ученые считали, что мастер, опасаясь, и не без основания, мести со стороны церковников, поставил свою подпись, но зашифровал ее.

Долгое время никому не удавалось прочесть его имя на этом чудом сохранившемся до наших дней деревянном кресте.

А вот Борис Александрович расшифровал.

Буквы древнерусского алфавита имели цифровое значение. Мастер применил очень остроумную систему шифровки: раскладывал надвое цифровое значение каждой буквы своего имени и фамилии и затем записывал получившиеся таким образом буквы. Чтобы расшифровать надпись, нужно было сложить числовое значение парных букв и подставить букву, выражающую сумму. Например, чтобы зашифровать букву «д», мастер делил ее цифровое значение — 4 — на два слагаемых — 2 и 2, которым соответствовали буквы «вв».