Читаем Дневник.2007. Первая половина полностью

Юргенева проводит своих маленьких, неизменно невзрослых героев-наблюдателей через джунгли маргинального или почти маргинального подполья. Иногда это подполье оказывается даже в монастырском подворье. Иногда здесь даже интеллигентский быт, но и он медленно погружается в маргинальный. Но пока здесь, хоть через дырку под водопроводной раковиной, из одной квартиры в другую передаются книги и пластинки. Однако и это уйдет…

Проще всего было бы перевести то, о чем пишет Юргенева, в ранг социальных дефиниций и гражданского негодования, но автор слишком любит людей, и не как массу и обобщенное понятие, а каждого – как страдающую единицу. Чтобы дойти до этого, она просто проживает нелегкие жизни со своими героями. Но пассивные ли это медиумы жизни, или все же герои? Где их подвиги и свершения? Они есть, они лежат в плоскости моральных событий. А иногда в знак протеста герои не хотят взрослеть в этом мире. Маленький железный барабанщик не молчит…

Таковы в самых общих тонах абрисы этой дипломной работы, вполне соответствующей, по мнению руководителя Александры Львовны Юргеневой, принятым в институте нормам.

Расписание у меня сегодня трудное. Кроме дня рождения Михаила Ивановнича Ножкина, которое должно состояться в кафе «Форте», еще и участие в телемосте по русскому языку. Телемост ведет Ленинградский канал, хотя и охватывающий чуть ли не сорок регионов, но в Москву пока не пробившийся.

На чествовании Миши, которое состоялось в Колонном зале, я, к сожалению, не был, а здесь все слетелись – и Глазьев, и Бокерия, и Рыжков… – буквально все, чтобы сказать своими словами этому замечательном артисту и верному человеку о его жизни. Подобные вещи, как я убедился, делать необходимо. Я и с Ножкиным, и с Лановым – Вася тоже присутствовал на торжестве, потому что принадлежит к тому же твердому замесу – говорил о том, что первоклассных артистов в России много, но … А дальше я поминал 1905 год – время, когда вскрылось, что прежнему режиму подыгрывали и стучали, в основном, артисты и писатели. Я говорил, что многие из нас, из культуры, знали, как себя повести, чтобы получить и при новом режиме и деньги и почет, но многие остались все же со своими убеждениями. Миша Ножкин – народный кумир без изъяна. Слово «кумир» я нашел довольно точно.

К 9 вечера на машине приехал Витя и перевез меня на Пресню, откуда состоялась трансляция. Ленинградцы придумали полный бред с анкетой: что мешает русскому языку – иностранные слова, аббревиатуры, сорные слова. Я говорил, хотя и коротко, но совершенно о другом. О том, что разрушена социальная база для языка – угнетено крестьянство. О том, что не надо так много талдычить о своеволии телевидения. Если бы у государства была политическая воля, оно заставило бы и наше телевидение говорить на нормальном русском языке. Тем не менее насколько приятнее иметь дело с ленинградцами.

25 января, четверг. Наконец-то в Москве настоящий снег. Сегодня, как и вчера, на градуснике утром около минус 10 градусов. По морозцу бегом пролетел в парикмахерскую на улице Строителей к мастеру Володе, который работает по вторникам и четвергам. Удивительная вещь, как быстро все привыкают, с одной стороны, к высокой оплате, а с другой – стараются при этом тратить меньше усилий. Теперь Володя уже берет с меня за ту же самую работу 450 рублей и 100 рублей сверх получает «на чай», исполняя всю работу в два раза быстрее и, как мне кажется, менее качественно. Болтаем обо всем с ним мы по-прежнему.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное