Дневник

Вчера и сегодня у нас обедали приехавшие из Ленинграда Николай и Дина Радловы. Он — блестящий собеседник, сложный человек. Очень злой.

5 сентября.

Днем были в МХТ на генеральной — «Таланты и поклонники». Миша уехал домой после второго акта.

— А что мне говорить?

— А ты скажи: мы завсегда вами очень благодарны, только подлостев таких мы слушать не желаем.

Вечером у нас Яков Л. Леонтьев, Оля с Калужским. Уговаривали М. А. придти завтра на «Турбиных» — будет Эррио, который просил поставить завтра эту вещь. Миша отказывался. За ужином занимались тем, что подыскивали из разных пьес фразы для Н. В. Егорова. Придумали: поставить «Горе от ума», Егоров — Фамусов. Говорит про Леонтьева: «В швейцары произвел ленивую тетерю...» (Калужский показывал, картавя, как Егоров).

6 сентября.

М. А. получил из Театра официальный вызов на спектакль. Ушел. Я — дома. Звонок телефонный Оли:

— Ну, Люся, ты должна все простить Владимиру Ивановичу (у меня к нему счет за М. А.). Знаешь, что он сделал?! Спектакль сегодня идет изумительно, по-моему, никогда так не играли. Может быть, оттого, что смотрит Вл. Ив. Ну, и Эррио, конечно... Уже после первого акта Эррио стал спрашивать про автора, просил познакомить, но Мака куда-то исчез. После «Гимназии» Вл. Ив. увидел Маку в ложе, стал выманивать. Мака с Судаковым подошли. Эррио, Литвинов, Альфан, мхатовцы — в первом ряду. После знакомства, видя внимание публики ко всему этому, Вл. Ив. сделал жест, знаешь, такой округлый, как он всегда делает, и сказал интимно, но так, что вся публика услышала: «А вот и автор спектакля», — и тут все зааплодировали в театре, была настоящая овация. Мака очень хорошо кланялся. Эррио в восторге от спектакля. Вл. Ив. тоже: «Это настоящий художественный спектакль. Замечательная пьеса и замечательная игра актеров». На принос Николки Вл. Ив. не пошел: «Если пойду, заплачу непременно»... Вообще, подъем необыкновенный в Театре...

Тут подошел домой Миша, рассказал мне: моментально вынырнул переводчик. М. А. отказался. Эррио — «Mes compliments…» * Спросил, писал ли М. А. по документам?

— На основании виденного.

— Talberg est un traitre? **

— Конечно.

— Кто такие петлюровцы?

(Со стороны — вопрос: сколько вам лет?)

— Скрываю...

Вопрос Литвинова: какие пьесы вы еще написали?

— «Зойкину квартиру», «Мольера»...

Эррио:

— Были ли когда-нибудь за границей?

— Jamais ***.

Крайнее удивление.

— Mais pourquoi?! ****

— Нужно приглашение, а также разрешение Советского правительства.

— Так я вас приглашаю!

Звонки.

— Au revoir! *****

В следующем антракте Немирович задумчиво:

— Может быть, я сделал политическую ошибку, что вас представил публике?

— Нет.

7 сентября.

Звонок некоего Л. Канторовича (журналиста). Просит разрешения придти.

8 сентября.

Пришел Л. Канторович.

— Михаил Афанасьевич должен как-то о себе напомнить...

Настойчивые советы каких-то писем, желание напечатать отрывок из биографии Мольера, акт из пьесы, просьба ответить на анкету о Салтыкове-Щедрине.

Оставил печатную анкету. М. А. вяло согласился.

9 сентября.

В 12 часов дня во МХАТе Горький читал «Достигаева». Встре-

Мои поздравления (фр.).

Тальберг предатель? (фр.).

Никогда (фр.).

Но почему? (фр.).

До свиданья (фр.).

35

чен был аплодисментами, актеры стояли. Была вся труппа. Читал в верхнем фойе.

Горький:

— Я прямо оглох от аплодисментов. У меня ухо теперь отзывается только на крик «Ура!»

В антракте у М. А. встреча с Горьким и Крючковым. Крючков сказал, что письмо М. А. получено (от 5 августа, что ли?), что Алексей Максимович очень занят был, как только освободится...

— А я думал, что Алексей Максимович не хочет принять меня.

— Нет, нет!

По окончании пьесы аплодисментов не было.

Горький:

— Ну, говорите, в чем я виноват?

Немирович:

— Ни в чем не виноваты. Пьеса прекрасная, мудрая.

Москвин сказал, что Горький прекрасно читает и так и надо играть все роли, как он читает.

Сахновский что-то просил разъяснить, и Горький рассказал массу всяких политических и иных происшествий, чтобы объяснить своих героев.

Наверху, в предбаннике, у Олиной конторки, Афиногенов М. А.-чу:

— Читал ваш «Бег», мне очень нравится, но первый финал был лучше.

— Нет, второй финал лучше. (С выстрелом Хлудова.)

Взяли чай, пошли в кабинет Маркова. Афиногенов стал поучать, как нужно исправить вторую часть пьесы, чтобы она стала политически верной.

Судаков:

— Вы слушайте его!! Он — партийный!

Афиногенов:

— Ведь эмигранты не такие...

М. А.:

— Это вовсе пьеса не об эмигрантах, и вы совсем не об этой пьесе говорите. Я эмиграции не знаю, я искусственно ослеплен.

Афиногенов пропустил мимо ушей.

В конце разговора М. А. сказал:

— То есть, другими словами, переводя нашу речь на европейский язык, вы хотите, чтобы я из Чарноты сделал сукиного сына?

Судаков:

— Сутенер он, сутенер!!

Афиногенов разрабатывает закон, что пьеса будет давать авторские только пять лет.

М. А.:

— Ну, тогда я знаю, что мне делать...

Афиногенов:

— Нет, нет! Пять лет со дня опубликования закона! А что, что вы бы сделали?

12 сентября.