Дневник Благодати

Кто же мой враг? Сторонник легализации абортов? Голливудский продюсер, загрязняющий нашу культуру? Политик, посягающий на мои моральные принципы? Наркобарон, правящий городскими кварталами? Если моя политическая активность, какими бы правильными мотивами она ни руководствовалась, вытесняет любовь, то я неверно понимаю Евангелие Иисуса. Оставив Евангелие благодати, я увяз в законе.

Проблемы, с которыми сталкивается общество, крайне важны, и, наверное, культурных войн просто не избежать. Однако христианам в таких войнах следует использовать другое оружие: «оружие милости», как метко определила его Дороти Дэй. Иисус заявил, что нас должно характеризовать одно особое качество: не политкорректность или нравственное превосходство, а любовь. Павел же добавил, что без любви ничто: ни чудеса веры, ни блестящее богословие, ни пламенная личная жертва — не принесет пользы (1 Коринфянам 13).

Из книги «Что удивительного в благодати?»

5 ноября

Государство и церковь

Не стоит забывать афоризм Г.К. Честертона: «Сближение церкви и государства всегда хорошо для государства и плохо для церкви». В этом и заключается главная опасность для благодати: государство, которое управляется по правилам неблагодати, постепенно заглушает возвышенное послание церкви о благодати.

Ненасытное к власти государство может запросто решить, что от церкви будет больше пользы, если ее взять под свой контроль. Наиболее драматичный пример этого — нацистская Германия, где евангельские христиане обольстились обещанием Гитлера восстановить нравственность.

Церковь наиболее эффективно действует как сила сопротивления, противовес всепоглощающей силе государства. Чем уютнее она себя чувствует в отношениях с государством, тем более разбавленным становится ее послание. Когда Евангелие превращается в гражданскую религию, оно изменяется по самой своей сути. Как отмечает Аласдер Макинтайр, в возвышенной этике Аристотеля нет места для доброго человека, проявляющего любовь к человеку плохому. Другими словами, в ней нет места для Евангелия благодати.

Государство всегда должно разбавлять абсолют заповедей Иисуса, превращая их в форму внешней нравственности, что прямо противоположно Евангелию благодати. Жак Эллюль откровенно заявляет, что в учении Нового Завета нет ничего подобного иудейско-христианской этике. Оно повелевает обратиться, а дальше: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный». Прочитайте Нагорную проповедь и попробуйте представить себе какое-либо правительство, принимающее подобный свод законов.

Государственная власть может закрыть по воскресеньям магазины и кинотеатры, но неспособна принудить к поклонению. Она может арестовать и наказать убийц из ку-клукс-клана, но бессильна уничтожить их ненависть, и уж тем более — научить их любить. Государство может принять законы, усложняющие развод, но оно не в силах заставить мужей любить их жен, а жен — любить мужей. Оно может давать субсидии нуждающимся, но неспособно принудить богатых проявлять сострадание и быть справедливыми. Оно может запретить прелюбодеяние, но не похоть; воровство, но не жадность; мошенничество, но не гордость. Государство может побуждать к добродетели, но не к святости.

Из книги «Что удивительного в благодати?»

6 ноября

Зеркало или окно

В начале своего правления Сталин, чтобы продемонстрировать перспективы коммунизма, построил в Польше городок Нова Гута (т.е. «Новый город»). По его словам, он не мог сразу изменить всю страну, но мог возвести один новый город со сверкающим сталью заводом, просторными домами, большими парками и широкими улицами, как символ того, что ожидает в будущем. Однако впоследствии именно Нова Гута стала одним из очагов профсоюзного движения «Солидарность», показав всему миру, что коммунизм не работает даже в отдельно взятом городке.

А что, если бы христиане начали действовать подобными методами в светском обществе и достигли успеха? Бонхёффер сказал: «В этом мире христианство — это колония настоящей родины». Пожалуй, христианам стоило бы действовать активнее в образовании колоний Царства, указывающих на нашу настоящую родину. Слишком уж часто церковь становится зеркалом, отражающим окружающее общество, а не окном, сквозь которое виден другой путь.