Дневник дерзаний и тревог

Не во мне ведь дело, не в моем творчестве, а в трагедии России, что обернулось и великой эпохой Русского Ренессанса, в чем мы можем и должны находить опору, как и во всех высших достижениях человеческой культуры.

Русская (или российская) нация - молодая нация, только-только пережившая эпоху Возрождения за последние три столетия, закат которой - исторически всегда неизбежный - был разрушительным и кровавым, но ныне пора обрести нам наш исторический путь, обрести наше прошлое и будущее, обрести лицо, исполненное красоты и силы молодости. Жизнь такова, в трагические века расцветает красота, красота Возрождения, залог бессмертия человека и человечества, может быть, в просторах Вселенной.

К тому, о чем я веду речь на сайте «Эпоха Возрождения», ко всему моему творчеству от первых стихов и повестей до поэм и трагедий о ренессансных эпохах и личностях, ни мое рождение, ни мой возраст не имеют никакого отношения. Я мог родиться где угодно, но если мне было суждено родиться на берегу речки, впадающей вдали в Амур, если я не умер в 36-37 лет в связи с крайним истощением жизненных сил и как романтик, а в условиях распада великого государства не ушел из жизни, а сотворил чудо с осознанием и обоснованием Ренессанса в России, если я и поныне жив, и буду, вероятно, долго еще полон сил для творчества (феномен Гете и Льва Толстого), то всё это достойно удивления, а не быть причиной для неприятия и непризнания, что ныне окружает меня, как заговором молчания.

Банальностей вроде того: умереть непризнанным и нищим, с посмертной славой, - не признаю. Даже старость ко мне не пристала: возраста своего не ощущаю, - стариком себя я воспринимал в 40 лет, хотя девушки и женщины привечали меня как молодого человека, - таким я и останусь в душе, во всех моих переживаниях и замыслах, юным старцем, если угодно. Я до последних дней буду осуществлять идеи и замыслы моей юности и молодости, оставаясь в сфере поэзии, вечно юной.

Кому же думать и писать о любви и красоте, если не мне? О первоначалах мироздания, жизни и искусства, как не поэту?

Разумеется, не на уровне современных примитивных понятий и представлений, с подменой любви на секс, искусства - на изыски шоу-бизнеса, а на высоте классических эпох расцвета искусства и мысли. Я даже задумал набросать нечто вроде философии любви, только это будет в полном соответствии с представлениями о любви и красоте в классической древности и в эпоху Ренессанса, - «Эстетика любви».

Я пишу о прекрасном, о красоте в ее высших проявлениях, я понимаю, далеко не всем это доступно, недаром древние говорили: «Прекрасное - трудно», - но душа должна тянуться к высокому, к небу, к звездам, на земле оставаться и сгинуть без следа - участь животных популяций, процветающих и исчезающих как не бывало, а человек устремлен в дали времен и пространств, полон дерзаний. Ему мало одной жизни. Он жаждет прожить все жизни в прошлом, настоящем и будущем. Таков его высший удел.

Свойства души

 Среди поисковых фраз стали появляться «Свойства души Петр Киле» или то же с добавлением «Содержание». Мне трудно представить, что где-то изучают мои ранние повести, а ведь конец июня? Даже экзамены позади, и посетители моего сайта из школьников и студентов рассеялись. А все кто-то кликает статью «Петр Киле Биография», с публикацией ее, как по заказу.

Первые мои повести «Птицы поют в одиночестве», «Цветной туман» и «Муза Филиппа», опубликованные в журнале «Аврора» в 1970-1971 годах, были восприняты как автобиографические, и меня стали даже звать «Филипп», что в ту пору весьма сердило меня. Между тем я написал совсем небольшую, действительно автобиографическую повесть «Свойства души», опубликованную в «Авроре» в 1972 году. Главного героя зовут Митя, в начале повести ему лет 12, именно его глазами и в воспоминаниях воспроизводится история моего детства.

Пересказать содержание повести нелегко. Уезжая на дачу, я взял с собой книгу «Свойства души», куда входят вышеназванные повести, с добавлением продолжения последней «Свет в листьях». Сборник повестей издан в Москве в 1979 году. В те годы свои первые повести я воспринимал за детский лепет, несмотря на одобрительные отклики, к примеру, как статья Галины Гордеевой «Готовность к будущему», но ничего иного мне не удавалось написать, кроме еще более жалких недоносков, как мне представлялось в то время.

Критики из лучших побуждений хотели видеть во мне нанайского писателя, а для меня такая ниша была заведомо узка - по мировосприятию еще с раннего детства, когда я о писательстве и не помышлял, а мечты о великой жизни я связывал с писательством условно, мог вообразить себя ученым и т.п., но известность, слава предполагались сами собой - да, не на родине, а в России (СССР и Россия - для меня были синонимами), но и этого мало, а в мире на все века. Это был единственный способ преодолечь безвестность и смерть.