– Мы в очень затруднительном, чтобы не сказать опасном, положении. Немцы настаивают на своем праве иметь флот, равный тридцати пяти процентам наших военно-морских сил, и вообще настроены воинственно. Два месяца назад я беседовал с Гитлером. Тогда он потребовал для себя флота, равного нашему. Я возразил, что немцам не нужно столько кораблей, поскольку у них такой ограниченный участок побережья. Он ответил: «Да, но мы должны держать военные корабли по всему Балтийскому морю». Позднее я спорил с ним, но он был неуступчив и даже груб.
Мы поговорили немного об англо-американских отношениях на Дальнем Востоке и сошлись на том, что сотрудничество двух наших стран – едва ли не единственное средство предотвратить мировую войну в ближайшие годы2
.– Однако общественное мнение у вас, как и у нас, настроено против каких-либо совместных действий, – сказал он.
Это была невеселая беседа, и английский посол был озабочен более, чем когда-либо в этом году.
Я сообщил ему, что должен ответить на письмо лорда Лотиана, бывшего секретаря Дэвида Ллойд Джорджа. Сэр Эрик сказал:
Прошу вас, напишите со всей откровенностью, каково положение в Германии. Это принесет куда больше пользы, чем если это напишу я.
Я пообещал сделать это.
– Лотиан, – заметил он, – близкий друг лорда Астора3
, а также многих сотрудников «Обсервера». Им нужна точная информация.Забыл упомянуть о том, что сегодня мы дали завтрак в честь Чарльза Р. Крейна. Среди гостей был доктор Шахт, проявивший немалый интерес к мистеру Крейну, особенно, как я заметил, после моего рассказа о деловых связях этого человека. На завтраке присутствовал также мистер Стюарт из государственного департамента. Он надеется найти способ продать Германии несколько сот тысяч кип хлопка. Шахт обещал уделить ему час в конце дня. Он заинтересован в покупке хлопка еще больше, чем Стюарт в продаже, но как уплатить за товар?
В Германии, да и, пожалуй, во всей Европе вряд ли найдется такой умный человек, как этот «экономический диктатор». Положение его весьма затруднительное, а порой просто опасное. Когда я увиделся с ним в начале июля 1934 года, первое, что он сказал, было: «Ich lebe noch» («Я еще жив»); фраза эта показалась мне довольно рискованной. Его жена говорит, что их положение напоминает положение пассажиров поезда, который «мчится на полной скорости к тупику».