Дневник посла Додда

Среда, 25 сентября. Заходила Зигрид Шульц поговорить о видах на будущее. Она рассказала любопытную историю об одном немецком учителе, который работал в высшем учебном заведении. Его уволили за то, что на уроке истории он сказал, что Фридрих II допустил некоторые ошибки. Теперь он лишен права преподавать.

Пятница, 27 сентября. В надежде узнать что-нибудь об итало-эфиопской войне, которая вот-вот разразится, я нанес визит французскому послу. Мы беседовали с полчаса, однако мне удалось лишь отчасти выяснить позицию Франции. Посол гораздо больше озабочен положением в Германии, а также разногласиями внутри Франции буквально по всем вопросам. Он не особенно любит англичан.

Затем я зашел в английское посольство. Сэр Эрик Фиппс говорил со мной довольно откровенно, но не смог ничего мне сообщить; я узнал только, что он очень встревожен угрозой войны на Средиземном море, где один из его сыновей служит офицером на военном корабле. Сэр Эрик согласился, что Муссолини действительно намерен прибрать к рукам Суэцкий канал и Египет. Я сказал, что это будет началом упадка Британской империи, подобно тому как после 1713 года начался упадок Нидерландов⁸

. Он ничего не возразил мне, и я не стал заострять на этом внимание. Мне ясно, что если Италия выиграет войну с Абиссинией, Лига наций потеряет всякий авторитет и положение Англии будет становиться все более затруднительным. Печально видеть, как ведущая страна цивилизованного мира теряет свое могущество и престиж! Родина Шекспира и Мильтона на закате своей славы.

Понедельник, 7 октября. У меня была сегодня любопытная официальная беседа с доктором Дикгофом о договоре 1923 года между Германией и Соединенными Штатами, статья седьмая которого была денонсирована год назад без всякой консультации со мной. Это было сделано в надежде вынудить Соединенные Штаты внести в договор поправки в выгодном для Германии смысле. Однако этого не случилось, и вот сегодня мы торжественно сели рядом и подписали два параллельных документа, закрепляющих аннулирование статьи договора, которая давала Германии единственную возможность ввозить свои товары в Соединенные Штаты по пониженным тарифам. Мы поставили свои подписи и расстались, обменявшись искренними сожалениями.

Мне кажется несколько странным, что у Нейрата возникла такая срочная необходимость уехать из Берлина на несколько дней, ведь он-то и должен был заняться этим делом вместе со мной. Я известил его две недели назад, что готов явиться к нему и подписать документы. Государственный секретарь Хэлл и Лютер проделали то же самое в Вашингтоне. Я думаю, Нейрат уполномочил сделать это вместо себя Дикгофа в виде своего рода протеста государственному департаменту в Вашингтоне, а быть может, просто желая тем самым упрекнуть меня за мое отсутствие на партийном торжестве в Нюрнберге. Как бы там ни было, я и виду не подал, что заметил это.

Вторник, 8 октября.

Приходил засвидетельствовать свое уважение наш посол в Польше Кудахи. Он произвел на меня более благоприятное впечатление, чем любой из дипломатов, с которыми я встречался. Он приезжал сюда в 1933 году неопытным новичком, но много и упорно работал на своем посту и кажется мне достойным представителем своей страны, несмотря на то что он богатый американец. Его рассказ о положении в Вашингтоне и Чикаго был очень интересен. Несмотря на свое привилегированное положение, он искренний сторонник Рузвельта и намерен вернуться в Соединенные Штаты в 1936 году, чтобы помочь ему в предвыборной борьбе, в частности, вероятно, и деньгами.

Как мне кажется, Кудахи хорошо представляет себе положение в Польше и ее отношения с Германией. Уходя, он настойчиво предлагал нам провести неделю у него в Варшаве. Я ничего не мог обещать. У меня нет на это времени, как бы мне ни хотелось побывать в несчастной Польше – ведь ее народ даже в большей степени, чем немцы, не приспособлен к демократической форме правления.