Дневник посла Додда

В половине шестого меня навестил мой знакомый – профессор Вольфганг Виндельбанд и с грустью сообщил, что ему приказано уйти со своего поста и отправиться в Галле. Он говорит, что скорее подаст в отставку, чем подчинится приказу. «Если я поеду в Галле, – сказал он, – гитлеровская молодежь организует там против меня демонстрации, студенты откажутся посещать мои лекции и через несколько месяцев меня уволят». По-моему, это предположение довольно близко к истине.

Расстроенный профессор, глубоко возмущенный, хотел выяснить, нет ли возможности получить работу в Соединенных Штатах. Все, что я мог обещать ему, это послать письма нескольким знакомым ректорам университетов. У нас в Соединенных Штатах так много безработных молодых ученых, что мне трудно обнадежить его.

День или два назад атташе Миллер сообщил мне, что германское правительство запретило американским фирмам, производящим автомобили, пишущие машинки и швейные машины, посылать бесплатно запасные части своим филиалам в Германии. Это означает, что ремонтировать 60 тысяч американских автомобилей в Германии должны сами немцы, которые не могут выпускать запатентованные части к ним. Не имея возможности производить капитальный ремонт, владельцы американских машин будут вынуждены покупать новые машины немецкого производства. Это напоминает меры против импорта, применявшиеся в Соединенных Штатах в 1930 году; они, несомненно, вызовут кампанию за дальнейшее ограничение ввоза в Америку немецких товаров.

Суббота, 2 ноября. Стараясь не привлекать к себе внимания, я в такси доехал до конторы доктора Шмитта, бывшего гитлеровского министра экономики. Шмитт – единственный известный мне настоящий государственный деятель, занимавший высокий пост при Гитлере, хотя в финансовых делах Шахт – маг и чародей. Я совершенно доверительно сообщил ему о случае с профессором Виндельбандом. Ему об этом факте ничего не известно, но известен план Розенберга и Франка заставить немецкие университеты заниматься пропагандой вместо преподавания истории. Он сказал, что это нелепый план, однако Гитлер уже одобрил его. Тем не менее Шмитт выразил готовность попытаться при случае воздействовать на Гитлера и рекомендовал мне поговорить с Нейратом. Я сказал, что это невозможно, так как вопрос сугубо личный и ни в коей мере не официальный. Шмитт признал, однако, что, до тех пор пока Розенберг и Франк будут продолжать свою политику, отношения с Соединенными Штатами не могут улучшиться.

Затем Шмитт говорил о том, что, пока столь значительная часть национального дохода тратится на вооружение, положение Германии, особенно финансовое, будет весьма шатким. Он даже признал, что Германия готовится к войне и что любая война, которую она развяжет, приведет ее к катастрофе, более ужасной, чем катастрофа 1918–1919 годов. Он утверждал, что единственное спасение Германии – в ее возврате в Лигу наций и восстановлении нормальных экономических отношений между Германией, Англией и Соединенными Штатами. Я заметил, что национал-социализм несовместим с подобной политикой. На это он ответил, что теперь Гитлер склонен к такой политике больше, чем когда-либо ранее. По его словам, Шахт отметил определенный сдвиг в этом направлении. Последнее противоречит тому, что Шахт говорил мне во время нашей встречи, и я, конечно, не убежден в этом. Шмитт утверждал, что Германия должна иметь колониальные владения и что Англия готова вернуть ей колонии через Лигу наций, если Германия вновь вступит в Лигу. Он сказал, что Италия должна потерпеть поражение, так как ее вторжение в Абиссинию – неправильный путь к приобретению новых колоний.

Четверг, 7 ноября.

В семь часов мы заняли ложу в Берлинском театре; вместе с нами были французский посол и его жена. Шел знаменитый «Эгмонт». Гитлер в сопровождении Геринга прибыл к началу спектакля. Их приветствовали, но довольно сдержанно. Не было того оживления и выкриков, какие мне приходилось неоднократно наблюдать раньше. Гитлер посмотрел в нашу сторону, и мы поклонились, но, конечно, не отдали нацистского приветствия.

Затем началось представление. Дирижировал Фуртвенглер – теперь он снова в милости. Первое отделение длилось час. Оно было превосходно. Во время антракта все гости направились к ложам Гитлера и Геринга. Их там не оказалось, но у входа в ложу Гитлера стоял Геббельс и отвечал на приветствия подходивших к нему. Большинство так и сделало, но побеседовать с ним как следует, конечно, не удалось.

Я шутя спросил Риббентропа, что он делает для сохранения мира в Европе. Он ответил: «Все, что могу», но не проявил никакого желания поддержать разговор, хотя в последнюю неделю или две ходят упорные слухи, что он ведет переговоры с тайными представителями Лаваля – французского министра иностранных дел. Франсуа-Понсэ сказал мне: «Переговоры ведутся, но я не знаю, с какой целью. Вряд ли можно ожидать какого-либо результата в скором времени». Я подозреваю, что готовится какой-то сговор между Францией, Англией и Германией, как только удастся призвать Муссолини к порядку.