Дневник посла Додда

Пятница, 12 февраля. Наш консул во Франкфурте-на-Майне рассказал мне, что правительство запретило всем евреям – участникам мировой войны – организовывать конференции, хотя до этого они устраивали собрания ветеранов.

Предпринимателям в этом районе предложено на 10 процентов урезать зарплату всем рабочим на эрзац-заводах, производящих заменители сырья. Вероятно, цель этого – снизить стоимость продукции эрзацев. Во Франкфурте трое рабочих в течение года содержались в тюрьме по подозрению в связях с коммунистами. Теперь их судили и приговорили к тюремному заключению на четыре, шесть и восемь лет соответственно.

Несколько недель назад Шахт произнес длинную речь на большом приеме, который был устроен в Рейхсбанке в честь его шестидесятилетия. Мне стало известно, что Геббельс подверг ее резкой критике. Шахт заявил, что долг в 11 миллиардов марок должен быть уплачен. Эти слова были исключены из текста для печати. Но долг, несомненно, в четыре раза больше и включает 3 миллиарда марок американским банкам и держателям облигаций. Шахт сказал также, что с 1933 года количество денежных знаков в обращении увеличилось на 50 процентов, и высказался против дальнейшего расширения промышленности эрзац-материалов, поскольку они обходятся в четыре раза дороже, чем импортное сырье.

Суббота, 20 февраля. Сегодня первый за неделю вечер, свободный от званых обедов. Во вторник, 16 февраля, на завтраке, который мы дали в честь американских банкиров, прибывших для решения проблемы немецких долгов, доктор Серинг сидел рядом с моей женой. Он стал сурово критиковать гитлеровскую политику в отношении университетов. Моя жена заметила:

– Я не думала, что вы можете говорить так свободно.

Он ответил:

– Я говорю то, что думаю. Они могут расстрелять меня, когда им это заблагорассудится. Эта система разрушает интеллектуальную жизнь Германии.

Этого престарелого господина хорошо знают в Соединенных Штатах. Два года назад он сказал мне нечто подобное, и ему это сошло.

Вчера мы были на музыкальном вечере у одного нацистского деятеля в отеле «Бристоль». Присутствовало около 150 человек. Концерт был неплохой. За обедом моя жена сидела возле герцога Кобургского. Я сидел рядом с Шахтом, который сказал достаточно громко, чтобы его могли услышать немецкие официальные лица:

– Муссолини аннексирует Испанию. Его следующим шагом будет захват Египта.

Я заметил:

– Мне известно, что Муссолини строит автостраду от Красного моря до египетской границы. Где он достал деньги?

На это Шахт ответил:

– Достать деньги теперь несложно. Мы всего лишь печатаем бумажные знаки и обеспечиваем быстрое обращение их, тем самым поддерживаем и занятость. Вот и все.

Многие были удивлены слышать это от наиболее способного финансового деятеля во всем мире, но замечаний не последовало. Я думаю, что нацистские деятели были возмущены высказыванием Шахта, но не осмелились что-нибудь сказать в его присутствии.

Воскресенье, 21 февраля. В полдень я отправился в старую кайзеровскую оперу. Гитлер и его нацистская охрана занимали ту ложу, где сидела кайзеровская семья, когда я был здесь в 1899 году. Отмечался день памяти двух миллионов немцев, убитых в мировой войне. Молебна не было, и торжество не имело религиозного характера. На сцене солдаты держали около пятидесяти знамен различных стран. После исполнения прекрасной классической мелодии на сцену вышел генерал Бломберг, командующий новой нацистской армии, и произнес речь, которую нельзя было бы произнести ни в одной демократической стране. Он говорил о войне не как о бедствии, возникшем в результате ошибок некоторых государственных деятелей. Он сказал, что в конце войны положение Германии было самым тяжелым в истории. Это неверно, хотя положение действительно было тяжелым. В своей речи Бломберг подчеркивал, что Гитлер спас немецкий народ и в этом отношении сделал больше, чем какой-либо другой немецкий лидер за всю историю Германии; он выразил ему благодарность за вооружение всего народа и сказал, что склоняет перед Гитлером голову за его мудрость и патриотизм. За этим последовала церемония «хайль Гитлер», во время которой все, кроме меня и нескольких других дипломатов, отдали гитлеровское приветствие, а оркестр играл гимн Хорста Весселя. Такова современная Германия!