Дневник посла

Шатобриан подытожил эту сцену броской метафорой, полной живописного романтизма: «Москва, эта европейская принцесса на границе своей империи, облаченная во всё великолепие Азии, казалось, была приведена сюда, чтобы ее выдали замуж за Наполеона».

Промелькнул ли в голове императора подобный образ? Сомневаюсь. Им уже овладели гораздо более серьезные мысли, более тревожные предчувствия.

В десять часов вечера я уезжаю в Петербург.

С политической точки зрения сегодня на меня произвели сильное впечатление два события. Первое из них связано с императором, за которым я наблюдал, когда он стоял перед иконостасом в Успенском соборе. Его особа, его окружение и вся обстановка, в которой проходила церемония в соборе, казались красноречивой интерпретацией самого того принципа царизма, как он был определен в императорском манифесте от 16 июня 1907 года, объявившем о роспуске Первой Думы: «Так как сам Бог вручил Нам нашу верховную власть, то именно только перед Его алтарем Мы несем ответственность за судьбы России».

Другое сильное впечатление на меня сегодня произвел тот неистовый энтузиазм, который проявило население Москвы по отношению к своему царю. Я никогда не думал, что монархическая иллюзия и имперский фетишизм столь глубоко запали в сердце мужика. Существует множество русских пословиц, которые выражают непоколебимую веру бедноты и простого народа к своему хозяину: «Царь – хороший, это слуги у него плохие… Царь не виновен в страданиях народа: чиновники скрывают от него правду!» Но существует также и другая пословица, которую следует помнить, поскольку она объясняет, с другой стороны, отчаяние и протест народного духа: «До Бога высоко, до царя далеко!»

И для того, чтобы установить истинную цену пылкого приема, оказанного царю в это утро на Красной площади, не следует забывать, что именно на этом месте 22 декабря 1905 года было признано необходимым стрелять в толпу народа, распевавшую «Марсельезу».

Среда, 19 августа

Сегодня утром я вернулся в Петербург.

Французские войска продвигаются в долинах Вогезов, в сторону Эльзаса. Форты Льежа еще оказывают сопротивление, но немецкая армия, не задерживаясь перед ними, движется прямо на Брюссель.

Русские войска поспешно сосредоточиваются на границе Восточной Пруссии.

Четверг, 20 августа

Сазонов приезжает завтракать со мной.

Мы беседуем о тех результатах, которых надо постараться достичь в час мира и которых мы добьемся только силою оружия. Действительно, нельзя сомневаться, что Германия не преклонится ни перед одним из наших требований, пока у нее не будут отняты средства к защите. Нынешняя война не из тех, которые оканчиваются политическим договором, как после сражения при Сольферино или при Садовой; это – война насмерть, в которой каждая группа воюющих рискует своим национальным существованием.

– Моя формула проста, – говорит Сазонов, – мы должны уничтожить германский империализм. Мы достигнем этого только рядом военных побед; перед нами длинная и очень тяжелая война. Император не имеет никаких иллюзий в этом отношении… Но чтобы кайзерство не восстановилось снова из своих развалин, чтобы Гогенцоллерны никогда больше не могли претендовать на всемирную монархию, должны произойти большие политические перемены. Не считая возвращения Эльзас-Лотарингии Франции, необходимо будет восстановить Польшу, увеличить Бельгию, восстановить Ганновер, отдать Шлезвиг Дании, освободить Богемию, разделить между Францией, Англией и Бельгией все немецкие колонии и т. д.

– Это гигантская программа. Но я думаю, как и вы, что именно так далеко мы должны будем простирать наши усилия, если хотим, чтобы наше дело было прочно.

Затем мы взвешиваем взаимные силы воюющих, их людские резервы, их ресурсы – финансовые, промышленные, земледельческие и т. д. Обсуждение благоприятных шансов, которые нам предоставляют внутренние разногласия Австрии и Венгрии, заставляет меня сказать:

– Есть еще фактор, которым мы не должны пренебрегать: мнение народных масс в Германии. Очень важно, чтобы мы были хорошо осведомлены о том, что там происходит. Вы должны были бы организовать осведомительную службу во всех больших очагах социализма, которые ближе всего к вашей территории, – в Берлине, Дрездене, Лейпциге, Хемнице, Бреславле…

– Это очень трудно организовать.

– Да, но это необходимо. Подумайте, что на следующий день после военного поражения немецкие социалисты, без сомнения, принудят касту дворянства заключить мир. И если мы можем этому помочь…

Сазонов вздрагивает. Отрывисто и сухо он заявляет:

– О, нет, нет… Революция никогда не будет нашим орудием.

– Будьте уверены, что она есть орудие наших врагов против нас… И Германия не ждет возможного поражения ваших войск, она не ждала войны, чтобы создать себе соумышленников среди ваших рабочих. Вы не можете оспаривать, что забастовки, которые вспыхнули в Петербурге во время визита президента Республики, были вызваны германскими агентами.

– Я это слишком хорошо знаю. Но, повторяю, революция никогда не будет нашим оружием, даже против Германии.