Дневник посла

Но со временем здоровые круги столицы возмутились всеми скандальными рассказами, которые распространялись о старце из Покровского. Его частые посещения императорского дворца, его доказанная роль в известных произвольных или злополучных актах верховной власти, наглая заносчивость его разговоров, циническое бесстыдство его проступков возбудили со всех сторон ропот возмущения. Несмотря на строгости цензуры, газеты указывали на бесчестие сибирского чудотворца, не рискуя, однако, затрагивать их величества, но публика понимала с полуслова. «Избранник Божий» почувствовал, что было бы хорошо исчезнуть на некоторое время. В марте 1911 года он взял посох странника и отправился в Иерусалим. Это неожиданное решение наполнило его ревнителей грустью и восхищением: только святая душа могла так ответить на оскорбления злых людей. Затем он провел лето в Царицыне, у своего доброго друга и помощника монаха Илиодора.

Между тем императрица не переставала ему писать и телеграфировать. Осенью она заявила, что не может более выносить его отсутствия. К тому же, с тех пор как старец уехал, кровотечения у наследника стали более частыми. Что, если ребенок умрет!.. Мать не имела больше покоя ни одного дня: это были постоянные нервные припадки, судороги, обмороки. Император, который любил свою жену и обожал сына, вел самую тягостную жизнь…

В начале ноября Распутин вернулся в Петербург. И тотчас же снова начались безумства и оргии. Но среди его адептов уже обнаруживался некоторый разлад: одни считали его компрометирующим и чрезмерно сластолюбивым; другие беспокоились из-за его возрастающего проникновения в церковные и государственные дела. Церковный мир весь еще содрогался от постыдного назначения, вырванного по слабости императора: Григорий получил тобольскую епархию для одного из своих товарищей детства, невежественного и непристойного мужика, отца Варнавы.

В то же время стало известным, что обер-прокурор Святейшего синода получил приказание посвятить Распутина в священники. На этот раз произошел взрыв. Двадцать девятого декабря Гермоген, саратовский епископ, монах Илиодор и несколько священников поссорились со «старцем». Они ругали и толкали его, называя: «Окаянный!.. Святотатец!.. Любодей!.. Вонючее животное!.. Дьявольская гадюка!..» Наконец, они плевали ему в лицо. Сначала Григорий, оробевший, припертый к стене, пытался защищаться потоком ругательств. Тогда Гермоген, человек громадного роста, стал наносить ему по черепу сильные удары своим наперсным крестом, крича: «На колени, негодяй! На колени перед святыми иконами! Моли Бога простить твои нечестивые поношения. Клянись, что ты не осмелишься больше заражать своей грязной личностью дворец нашего возлюбленного царя…» Распутин, дрожа от страху, с кровотечением из носу, бил себя в грудь, бормотал молитвы, клялся никогда больше не являться на глаза к государю. Наконец он ушел под новым залпом проклятий и плевков.

Ускользнув из этой западни, он немедленно устремился в Царское Село. Его не заставили долго ждать радости мести. Через несколько дней повелительным словом обер-прокурора Святейшего синода Гермоген был лишен своего епископства и сослан в Жировицкий монастырь, в Литву. Что же касается монаха Илиодора, то, схваченный жандармами, он был заключен в исправительный монастырь во Флорищеве, вблизи Владимира.

Полиция была сначала бессильна заглушить этот скандал. Произнося речь в Думе, глава партии октябристов Гучков говорил в глухих выражениях о преступности отношений Распутина и двора. В Москве, религиозной и нравственной столице России, самые признанные, самые уважаемые представители православного славянства – граф Шереметев, Самарин, Новоселов, Дружинин, Васнецов – публично протестовали против раболепства Святейшего синода; они зашли даже так далеко, что требовали созыва поместного собора для реформы церкви. Сам архимандрит Феофан, который прозрел, наконец, относительно «избранника Божия» и не мог простить себе, что ввел его ко двору, достойным образом возвысил свой голос против него. Тотчас же, несмотря на то, что он был духовником государыни, решением Святейшего синода его сослали в Таврическую губернию.

Председательство в Совете министров принадлежало тогда Коковцову, который в то же время управлял Министерством финансов. Неподкупный и смелый, он пытался сделать всё возможное, чтобы открыть глаза государю на недостойного старца. Первого марта 1912 года он умолял императора дозволить ему отослать Григория в его родную деревню: «Этот человек обманул доверие вашего величества. Это шарлатан и негодяй самого низшего разбора. Общественное мнение возбуждено против него. Газеты…» Государь прервал своего министра с презрительной улыбкой: «Вы обращаете внимание на газеты?..» – «Да, государь, когда они затрагивают моего монарха и престиж династии. А теперь даже самые лояльные газеты показывают себя наиболее строгими в своей критике…»