Дневник последнего любовника России. Путешествие из Конотопа в Петербург

– Да как же они потом, увечные, государю-то служить будут?! – простонала дуэнья, простирая руки в сторону Ганны. – Как оборонять Отечество станут?

– Чтоб пику держать… не нужен! – уперев руки в бока, урезонила сродницу Ганна. – Гусар и без… оборонит государя императора!

Мы зааплодировали этим словам решительной кузнечихи.

– Вот огонь-баба! – восхищенно воскликнул ротмистр Щеколдин.

Под предводительством штабс-капитана Щеглова мы составили меморандум о предстоящей баталии; особым пунктом отметили, что проводится она исключительно при добровольном согласии и что в случае причинения телесных увечий никто из участников в претензии не будет.

Этот пункт, с нарочитой громогласностью зачитанный Щегловым, успокоил сродницу Ганны, и она – кузнечиха грамоты не знала – поставила крестик под соглашением. Подписались и мы. Все заметили, что, когда перо взял поручик Тонкоруков, рука его дрогнула и на бумагу упала чернильная капля.

– Дурной знак, – молвила старуха и со страхом покосилась на побледневшего поручика.

После недолгого обсуждения мы решили провести состязание завтра утром в Ремесленной слободке у кузницы Ганны и стали разъезжаться.

«Властно играют в делах человеческих тайные силы»

…Я ехал на свою квартиру по пыльно-зеленым улицам Конотопа, и странные мысли бродили в моей голове. Впрочем, возможно, они бродили вовсе не в моей голове, а где-нибудь в другом месте – уж настолько эти мысли были странные – но я их слышал и потому полагал, что они бродят именно в голове. Чтобы отвлечься от этих мыслей, я выхватил саблю из ножен и принялся охотиться за шмелями. Занятие это не из простых: ведь это только кажется, что шмели неповоротливы и медлительны. А попробуй-ка, едучи верхом, достать клинком кружащего в переливах ветра шмеля! Да еще так, чтобы не зацепить саблей уши коня! Но даже и это требующее большой сосредоточенности занятие не истребило странные мысли. Из чего соткан мир, и как удивительно в нем все переплетено, и кто соткал и переплел все эти дивные нити? Возможно, это всего лишь череда фактов и событий, но отчего ликующей и все понимающей струной поет мое сердце? Кто научил его этой песне?

Верно заметил Овидий: «Властно играют в делах человеческих тайные силы».

Всего час назад кузнечиха Ганна вовсе не знала о моем существовании, но уже завтра, быть может, покорно понесет от меня новую жизнь, даже целую череду новых жизней и судеб. Может, теперь у меня между ног на седле – упорный крестьянин, отважный воин грядущего или великий правитель. Кабы мог этот властитель будущего обратить свой взгляд в свой сегодняшний день, так непременно оградил бы меня немедленно целым отрядом отборных солдат, которые бережно понесли бы меня на руках во избежание какой-нибудь роковой для будущего властителя случайности.

Или же завтра утром суровая кузнечиха вырвет мой уд, оборвет нити тысяч грядущих жизней, которые сейчас затаились у меня между ног и греются о теплое седло. Как знать?

Или вот теперь… Удар моей сабли настиг шмеля. Могли ли златоустовские мастера, со всей своей сноровкой и умением изготавливавшие эту саблю во славу Отечества, предполагать, что добычей ее станет не супостат России, а простой шмель? Я живо представил убеленного сединами златоустовского мастера-оружейника, которому от дедов еще достались секреты мастерства. Мог ли этот оружейник помыслить, что столь напряженно трудится он над этой саблей только для того, чтобы я загубил ею шмеля?

Конечно, возможно, что в будущем я порублю этой саблей немало супостатов, а значит, не напрасно трудился златоустовский мастер, не напрасно перенимал секреты мастерства и был не раз биваем взыскательным своим учителем. И возможно, не напрасно трудились, чахли и гибли рудокопы, добывавшие в шахтах железную руду для моего клинка. А ямщики… И в пургу, и в мороз везли они на казенных подводах в арсенал эту саблю и сабли моих товарищей. Мерзли, мерли ямщики, но доставили… Немыслимо представить, столько людей старались, чтобы этот клинок попал мне в руки и я рубил и колол им врагов… Что ж, возможно, я еще оправдаю труды всех этих людей. Но вовсе не обязательно это случится. Ведь говорят же – если гусар дожил до тридцати лет, он не гусар. А мои тридцать уже не за горами, но я этой саблей не отобрал еще ничьей жизни. Только вот шмелиную. На дуэли, правда, было один раз… Но мы не фехтовали, а сразу стали стреляться. Зачем стрелялись? Из-за пустяка… Глупые головы…