Очень редко, при взгляде в зеркало на своё свежее, розовое лицо с серыми глазами, которые, по выражению Сони, -- смотрят "открыто и ясно", -- мне думается, что я могу быть не хуже других, т. е. не некрасивой. Но здравый смысл, которого на всё остальное мне часто не хватает, тотчас же останавливает всякие дальнейшие самообольщения: что издали кажется красиво, вблизи у зеркала теряет свою красоту. Впрочем, глупо жалеть о том, что не красавица: не всем же родиться прелестными, надо быть кому-нибудь и уродом. Но вот ещё что: одна из гувернанток учила меня почти целый год кокетству, убеждая, что дело не в красоте, а в том, чтобы иметь право на внимание мужчин. Об этом-то последнем я никогда не заботилась, а она удивлялась и читала мне целые лекции. Я слушала, хлопала глазами и пропускала мимо ушей. Я знаю, что на это неспособна, у меня нет той смелости, без которой кокетство, по-моему, невозможно. В глубине души я сознаю, что могу быть и оригинальной и интересной, умею поддержать всякий вопрос на общественные темы, могу ловко вывертываться из затруднения, когда разговор принимает нежелательный для меня оборот, могу говорить целый час, ничего в сущности не сказав, если нужно -- притворюсь непонимающей, тонко сыграю роль беззаботной девушки, но всё это мне редко приходится применять на деле. И притом, это моё собственное сознание, а себе никогда нельзя доверять вполне. Точно так же я не доверяю и людям: излишняя откровенность всегда повредит. Вот почему дневники и всевозможные журналы стоят лучшего друга... <...>
30 сентября.
Тоска страшная... Я сегодня не выдержала и залилась отчаянными, горькими слезами. Моя болезненная мнительность и чувствительность пробуждаются при малейшем поводе... Как скверно и тяжело быть вечно одной! Но, милая Лиза, тебя некому успокоить -- ты сама успокойся. Рассудок -- прежде всего. Никакие сентиментальности не должны заменять его.
О, если бы всё это бросить, от всего освободиться! Я чувствовала бы тогда, вероятно, то же самое, что чувствует Н. М. Пржевальский, отправляясь в далёкие путешествия. Но мне говорят: "не лучше ли вам выйти замуж?" О, я не так глупа, как думаете вы, свахи и кумушки... Лучше вынести эту домашнюю тюрьму три года, и потом получить свободу, нежели из-за минуты отчаяния заплатить целой жизнью... А как я дорожу этим правом -- свободно располагать своею личностью! Бог один знает, какое оно для меня недоступное сокровище.
Завтра Покров Пресвятой Богородицы. Боже всех, Бог Милостивый и Великая Святая Душа, -- покрой нас, несчастных, Святым Твоим омофором!
13 октября.
Мне кажется, что моя теперешняя жизнь должна несомненно отразиться в будущем, и влияние её будет гибельно. О, неужели я сойду с ума?! Боже, спаси меня... Я стараюсь всеми силами твёрдо стоять и не колебаться, усвоить себе тот философский взгляд на жизнь, благодаря которому Диоген жил в бочке и отшельники жили годами в пустынях. Но молодость берёт свое, мне хочется жизни, света, дела и знаний, словом -- всего, чего я лишена и никогда не достигну, если буду так жить...
"Мать" -- жестокое слово, которое для меня звучит горькою насмешкою, -- отнимает у меня всё, даже свою любовь ко мне, как своему ребенку. Но Бог с ней, если она меня не любит!
Читаю теперь "Государя" Макиавелли {Трактат Никколо Макиавелли (1467--1527) "Государь" (1513) считался апологией крайнего политического цинизма.}. Эта ужасная книга могла быть написана только в своё время. Читая её, можно воскликнуть: "и до такой гадости, подлости мог дойти человек. {По-видимому, Е. Дьяконова имеет в виду авторскую инвективу в адрес Плюшкина в "Мёртвых душах": "И до такой ничтожности, мелочности, гадости мог снизойти человек!"} <...> Нет сомнения, что эта книга была достойной своей эпохи. Рассуждения Макиавелли на первые три книги Тита Ливия очень интересны; конечно, нельзя не согласиться, что все советы государю внушены глубоким знанием истории и людей; они дышат практической мудростью, но она-то и бьёт через край! <...>
24 октября.
Иногда, увлеченная Св. Писанием и примерами жития святых -- я решаюсь вести добродетельную жизнь, а иногда -- совсем наоборот. Почему я такая? Но... Впрочем, вы не знаете, как я честолюбива; этого я не говорю никогда и никому, но в действительности -- безумные мечты овладели мною уже с 13 лет. В этом глупом возрасте я уже мечтала о приключениях, о возможности поездки в Абиссинию, чтобы выйти там замуж за негуса; в 15 лет я мечтала образовать женский университет в России, и, вся поглощённая этой мыслью, таинственно заявляла в дневнике: "много надо времени и много надо денег"... Я всё отдала бы за славу. И вот, мечтая таким образом, я в то же время вижу, как это всё глупо, и голос рассудка твердил мне "перестань"... но могу ли я?