Дневник военных лет

А вообще — все население, бывшее в оккупации, считается неполноценным. Это, конечно, верно: на тысячу людей, вероятно, приходится один шпион и т.п. Неизвестно, кто он, приходится подозревать всю тысячу. Но, вероятно, “дешевле” верить всей тысяче, полагая, что когда-нибудь один шпион попадется…

Декабрь

13. Сдал окончательно учебник для 10-го класса. Если его не зарежет Бродский, которому он пошел на рецензию, то в конце декабря он пойдет в печать. А “Теория литературы” до сих пор не вышла: ждет, пока типография выпустит материалы ко дню рождения Сталина, и потом примется за нее. Главлит снял у меня фразу, что советская литература не выдвинула еще художника, равного по силе Льву Толстому. Очевидно, они полагают, что выдвинула.

В Москве также выключают свет по районам. По нескольку часов в день. У нас — с 9 ч. до 5 вечера. Подписал заявление с ходатайством о пересмотре дел Дукора, Гречишникова, Переверзева. Переверзев был осужден за вредительство: он повышал оценки студентам, подрывая этим рост наших кадров. Интересно, что на рынке водка потеряла значение валюты и стоит дешево: 0,5 литра — 110 р., мясо бывает по 100 р. кг, а когда-то стоило 500 р., масло — 400 р. Интересна нивелировка цен — и в Барнауле, и в Сухуми оно стоит приблизительно сколько же.

Все как-то растерялись перед неожиданной паузой в ходе войны, не делают прогнозов и предпочитают не говорить о войне. Жизнь идет так буднично и ровно, что забываешь о том, что война-то продолжается и сейчас гибнут люди. Говорят о мощных немецких укреплениях на нашей границе, да и по газетам — там дот со стенами в два метра толщиной. “Ах, как все туманно…” Говорят, что в последней анкете Сталин указал, что он по национальности — русский.

Умерла жена Тынянова и отравилась дочь. Говорили о какой-то трагедии в их семье.

23-е. Получил письмо от Я. Зунделовича. В Брюсовском институте я сочинил в его семинарии свой первый доклад о “Страшной мести” Гоголя. Ему вместе с женой в 1937 году дали по 10 лет. А сейчас он освобожден как инвалид. О Гречишникове наше письмо попало прямо в руки Берии: ученик его жены — сын Жданова — был у Берии в гостях и сам ему передал. Интересно, каков будет отклик.

В Москве очень плохо с топливом. Многие дома уже перестали топить и выпустили воду из труб. В остальных — топят, главным образом так, чтобы не замерзла вода в трубах. Говорят, что недостаток топлива объясняется тем, что приехало очень много заводов с Урала. Говорят, что в Москве мобилизовано 50 000 человек на заготовку дров. Нас в Москве спасает печка, но в общем сыро, холодно и неуютно.

27-е.

Утро.

Холодно и пусто в доме у меня.

Не топлю я печку и не жгу огня.

Позабытый пёс мой плачет у плетня.

Выйду на крыльцо я вечером глухим.

Тянет от соседей зимний горький дым.

Как же так случилось, что я стал седым.

Как же так случилось, что я стал седым.

А и сам не помню — был ли молодым…

1945 год

Январь

2-е. Приехал в Пушкино до 16-го. Встретили в Москве 1945 год. Был здесь Евнин, пророчит, что война кончится в 1945-м. Встретил в Пушкине свой 41-й год.

У меня какое-то переходное состояние. Если человек действительно меняется каждые семь лет, то я, должно быть, меняюсь к своему 42-му году… Был на редколлегии “Знамени”, там обнаружена очень талантливая поэтесса — Галина Волянская⁵, приславшая Н. Тихонову свои стихи из Нальчика. Она пишет ему, что прочитала его стихи: “Они так хороши, что я думала, что Вы умерли”. Она — очевидно — сама воевала. Стихи действительно хороши. Естественна, свободна, богатая душа. Подтвердился слух о С. Ценском: треть его “Северной страды” действительно совпадает с романом на ту же тему Филиппова, вышедшим лет 40 назад. Впрочем, С. Ценскому удалось доказать, что оба романа черпали из каких-то общих источников. В “Правде” напечатали повесть К. Симонова “Гордый человек” (это не повесть, а х…ня), идет его пьеса “Так будет” — жаль, что он пошел так быстро по наклонной линии. Удивительно низко упал у нас литературный вкус.

3-е. По-прежнему в прострации и ничего не делаю. Вспомнил о “сценарии”, который я придумал в Узком для пропаганды Всемирного Союза жен и матерей против войны и границ — за единое государство Земли, и решил его записать наскоро и приблизительно. Что-то в таком духе:

Кабинет государственного деятеля. Старик с лицом мумии. Карта, и на ней рука, бессердечная, сухая, фанатичная, с узлами вен, цепкая. Чертит на карте новую линию границы.

Чудесный уголок Земли. Деревня, сады, беспечная жизнь людей. Пролетающие картины боя. Тишина. Появляется армия. Устанавливается граница. Всё делится пополам с потрясающим и противоречащим природе бессмыслием. Деревня делится на две части. Встают часовые, ручей засыпается, поля затаптываются. Несколько картин охраны границы: старуха идет к <нрзб.> на другой стороне, свирепый часовой и т.п. Далее апофеоз границы: сталь пушки и т.д.