Дневники Берии

"В течение восьми дней ничего не произошло. Было жаркое лето, он взял жену, она еще была жива тогда, сына, который эмигрировал в Америку в 1956 г., и уехал на Балатон. Ласло рассказывал, что он пил, не останавливаясь. Затем на восьмой день поутру он встретил знакомого литературного критика из Будапешта, старого партийца, но безобидного человека. Они выпили вместе, у Ласло закружилась голова, и он решил поплавать, чтобы освежиться. В воде им вдруг овладело странное умопомрачение, его что-то толкало в пучину. И он не утонул лишь из чувства противоречия, ибо знал, что от него этого только и ждали.

Ему удалось выбраться на берег, но депрессия продолжалась и стала еще сильнее. Дня три он не мог ни говорить, ни двигаться нормально, просто сидел и плакал. Все три дня его преследовало желание покончить с собой. И только в Будапеште, когда он пошел к врачу, и тот прописал ему сильное средство против депрессии, он почувствовал улучшение. Потом два дня спустя за ним пришли и арестовали его. Он был приговорен к 10 годам лишения свободы за антигосударственную деятельность.

Тогда Ласло узнал, что полиция часто прибегает к препаратам для усмирения граждан. Кортизон, например, в качестве побочного эффекта, вызывает суицидальную депрессию. Ласло утверждает, что критик ему подбросил это средство в бокал и что с Масариком проделали то же самое. Масарик выпрыгнул сам, но перед этим рылся в аптечке, пытаясь найти что-нибудь, снимающее депрессию. И экскременты на подоконнике объяснимы. Ласло сказал, что он бегал в туалет каждые десять минут во время депрессии. У Масарика был такой понос, что он даже вынужден был постелить постель в ванной, поближе к унитазу.

– А царапины на подоконнике?

– Возможно, в последний момент он пытался отступить. Или один из молодчиков Берии подтолкнул его сзади.

Я сам слышал о побочном действии кортизона, впрочем, это мог быть любой другой препарат с таким же действием.

* * *

Все шло гладко в течение месяца, и вдруг начали возникать проблемы.

Лето приближалось к концу, дни становились жарче. Мы хорошо загорели. Было уже около 40 тысяч слов, что по нашей прикидке составляло треть книги. Мы уже описали разрыв Югославии с Москвой, который явился результатом разоблачения Берии, готовившего убийство Тито. Берлинская блокада оборачивалась поражением. Надежды установить во Франции и Италии коммунистические режимы оказались несостоятельными. Сталин старел, его паранойя усиливалась, он требовал все большего преклонения и все больших жертв. Кровь евреев и интеллектуалов не утолила его жажды. Пришла очередь верных партийцев. Началось самое темное дело – ленинградское.

С конца 1949 и до лета 1950 г. более тысячи ленинградских коммунистов были уничтожены и еще тысяча пропала без вести. Точные данные стали известны благодаря «секретному» докладу Хрущева XX съезду и партийным документам, в которых клеймились «отклонения от социалистической законности», имевшие место в Ленинграде.

Наша работа шла без помех до поры до времени. В то утро мы описывали ленинградское дело с точки зрения Берии. Он открыто писал, что использует дело для сведения счетов с коммунистами, имеющими на него «компромат».

В полдень я поехал за продуктами, а когда возвратился, застал Бориса, сидящим под оливковым деревом в одной лишь набедренной повязке из полотенца, вкушавшим салями и вино с синьором Гочи. Он помог мне отнести продукты на кухню, принялся готовить кофе и сказал:

– Сейчас приготовлю кофе, и мы с тобой кое-что обсудим, Том. Это очень важно.

Он налил себе граппы, вышел во дворик, собрал бумаги. Солнце палило, он позвал меня к бассейну, уселся на его край.

– Я сделал важное открытие, – заявил он, оглядываясь по сторонам, чтобы удостовериться, что нас не подслушивают. – Это небольшая, но очень существенная деталь. Я давно это подозревал, а сегодня утром нашел подтверждение. В одном старом советском биографическом справочнике, вышедшем в Москве в-1951 году. Нынешний премьер-министр СССР, Алексей Косыгин, – он шепотом произнес имя, – имеет дочь, она замужем за генералом Гвишиани, единственным, оставшимся в живых из «банды Берии», одним из самых гнусных его подручных. Этот факт никому не известен – советские лидеры предпочитают держать свою жизнь в секрете. На Западе мало кто знает даже, что у премьер-министра есть дочь. Гвишиани, этот монстр, сейчас в отставке, но за ним числится такое! А он живет себе. У них есть сын по имени Дзермен. Я долго не мог понять, откуда такое странное имя. Так вот: они его сами сочинили, из начальных букв двух имен – «Дзержинский» и «Менжинский». Представляешь – назвать своего ребенка именем этих убийц!

– – Ну, это не преступление, – заметил я.

– Не преступление! – проворчал Борис. – Не забывай, что Косыгин считается либералом, он уравновешивает в ЦК отъявленных жестоких консерваторов. Если узнают, что он имеет отношение к «банде Берии», ему тут же конец!

– Но ты же не собираешься включать это в книгу? – сказал я.

Борис хитро ухмыльнулся: