Дневники. Я могу объяснить многое

Приведу один пример того, как ловко и подло «жонглировал» словами Эдисон. Однажды, разозленный Вестингауз спросил у осаждавших его репортеров, можно ли винить изобретателя топора или производителей топоров за то, что по принципу топора работает гильотина? Эдисон тут же переврал эти слова. Он стал говорить, что хотя переменный ток убивает, но он ненадежен (то есть – ненадежны машины переменного тока), и Вестингауз, зная о недостатках производимого им оборудования, советует американцам использовать для смертной казни гильотину.

Страсти вокруг переменного тока бурлили сильные, но страсти – дело временное, особенно в Соединенных Штатах. Здесь каждый день случается новая сенсация. О старых никто не вспоминает. Соединенными Штатами правит доллар, сухой расчет, а сухой расчет показывал, что переменный ток выгоднее постоянного. Стремясь поскорее одержать победу над Эдисоном, Вестингауз снизил цену своих машин, которые и без того из-за своей простоты были дешевле эдисоновских. Эдисон понял, что он проигрывает и пошел на крайние меры. Он решил убить меня. Эдисон постоянно удивлял меня, демонстрируя на своем примере, что подлости и низости нет предела. Так же как нет предела благородству.

Оговорю сразу, что при жизни Эдисона я никогда не выдвигал против него обвинения в попытке убийства, потому что у меня не было веских доказательств. Был всего лишь рассказ человека, который хотел меня убить. При отсутствии доказательств Эдисон, разумеется, не признал бы свою вину и в свою очередь обвинил бы меня в клевете. Сейчас я решил рассказать об этом не для того, чтобы бросить еще один камень в покойника, а потому что этот случай произошел в моей жизни, и я не считаю нужным умалчивать о нем в своих воспоминаниях.

По возвращении из Европы я работал больше обычного и, для того чтобы хорошо отдохнуть, по воскресеньям предпринимал длительные прогулки. Выходил после обеда из своей лаборатории, неторопливым шагом шел до Центрального парка, гулял там и так же пешком возвращался домой. В то время я любил гулять в Центральном парке. Мне там очень хорошо думалось, несмотря на присутствие людей. Я старался выбирать для прогулок глухие уголки или, скорее, относительно глухие. По настроению я мог присесть на скамейку, для того чтобы почитать газету.

В последнее воскресенье сентября 1890 года (это было 28-е число), гуляя по уединенной аллее, я вдруг ощутил внезапное и непреодолимое желание присесть. Словно чьи-то тяжелые руки надавили мне на плечи. Я присел и в этот момент услышал звук, который поначалу принял за громкий хруст обломившейся ветки. Потом послышались чьи-то быстро стихающие шаги – кто-то торопливо уходил прочь. Мною овладела тревога. Когда я встал, то увидел в стволе клена примерно на уровне моих глаз небольшое углубление. Даже мне, человеку мало знакомому с оружием, стало ясно, что в дерево попала пуля. Пуля эта предназначалась мне. Если бы я не присел, то был бы убит. Звук, который я принял за хруст ветки, на самом деле оказался выстрелом. Я быстрым шагом направился туда, где было много народа, а на выходе из парка сел в кэб и поехал в отель, вместо того чтобы идти пешком.