Дни чудес

– Вижу, место это все же убогое! – верещит Маргарет, и ее голос взрывает тесное антисептическое пространство подобно «роллс-ройсу», проносящемуся мимо похоронной процессии. Пара других пациентов укоризненно косится на нее, когда она, никого не замечая, пролетает мимо их кроватей. – Когда-то я поклялась, что появлюсь в подобном месте не иначе как на каталке, с биркой на большом пальце ноги. Это доказывает, как сильно я люблю тебя, милая.

Она чмокает меня в щеку, оставляя след от помады, и усаживается в кресло рядом с кроватью. На ней брючный костюм из оранжево-розового бархата, растрепанные волосы сиреневого оттенка безжалостно затолканы под красную шляпу с мягкими полями. Весь ее наряд, пожалуй, лучше всего описать как «шик для программы защиты свидетелей». Вокруг нас собираются другие завсегдатаи драмкружка, обнимают меня, ищут, где бы сесть. Их теплота для меня как нектар. Салли с Наташей устраиваются на краю кровати, вываливая из пластикового пакета на крахмальные простыни журналы и плитки шоколада. Тед, не снимая велосипедного шлема, пододвигает к кровати другой стул. Последним шаркающей походкой входит Джей, пялясь в свой телефон. На нем клетчатая рубашка и джинсы буткат. Споткнувшись о свой шнурок, он едва не вышибает из рук проходящей медсестры поднос с лекарствами. Салли наклоняется и обнимает меня за плечи с проникновенным выражением лица, неуместным в этой эксцентричной мизансцене:

– Как ты себя чувствуешь? Ты не против, что мы пришли?

– Конечно нет, – отвечаю я. – Я до смерти скучала. Извини, это просто выражение.

– Я сделал тебе открытку. – Джей кладет что-то мне на колени.

Это рисунок с изображением тощей фигуры, лежащей на кровати, с нацарапанными сверху словами: «Вставай, ленивая скотина».

– Спасибо, сохраню навеки, – улыбаюсь я.

– А-а, вот и Том, – сообщает Салли.

Все поворачиваются, и Тед автоматически вскакивает со стула, предлагая его папе, который вваливается в палату, волоча за собой спортивную сумку.

– Эй, как дела? – спрашивает он. – Я привез одежду и чтиво.

– Шоколад, комиксы и валянье в постели, – замечает Наташа. – Впору от зависти удавиться.

– Большое спасибо всем, что пришли! – восклицает папа.

– Ерунда, – отвечает Тед. – Нет других мест, где мы предпочли бы оказаться.

– Я знаю много других мест, где предпочла бы оказаться, – бурчит Маргарет. – В здешнем кафе не подают даже алкоголь. Как же люди смогут поправиться?

– Маргарет, – обращается к ней папа, – не ожидал увидеть тебя здесь. Спасибо.

– Да, но все же напоминаю тебе о моей просьбе, – отвечает она. – Если я вдруг соберусь помирать, ты должен сразу увезти меня отсюда.

– Хорошо, – говорит папа. – То есть это совершенно неуместно, но ладно, так и быть.

Среди общей суматохи, пока каждый уверяет меня в своей дружбе и поддержке, папа берет меня за руку и сжимает ее.

– Кардиолог приходил? – спрашивает он.

– Пока нет, – вру я.

Венкман заглянул ко мне снова сразу после ухода папы и обо всем со мной поговорил. Очевидно, мое сердце изо всех сил борется. Оно как измотанный марафонец. Мне может понадобиться внутренний кардиодефибриллятор, который, по словам Венкмана, представляет собой маленькую коробочку. Зашитый под ключицу, он будет лупить мое сердце по морде всякий раз, как оно вздумает остановиться. Венкману хорошо удаются метафоры.

Однако на несколько минут, занятая болтовней, я забываю об этих вещах. Наташа рассказывает о своих недавних попытках вписаться в деревенское общество, когда она устроила свою буйную дочь Эшли в Клуб юных наездников.

– Ее отправили домой за то, что она гонялась за лошадьми. Другие мамы не хотят со мной разговаривать. Мы парии.

– Почему ты не устроишь Эшли в детский драмкружок? – спрашивает Салли. – Ей понравилась наша последняя пьеса и…

– Нет, драмкружок мой! – очень громко заявляет Наташа. – Извините, мне нужно что-то свое – то, что для меня важно, что не касается детей и не имеет отношения к стервозным мамашам в высоких сапогах. Неужели я прошу слишком многого? Пришло время признаний, ребята. Я никогда особо не интересовалась драмой. Пошла в кружок, потому что вы собираетесь в единственный день, когда Себ может остаться с детьми. Или можно было выбрать пчеловодство. Не судите меня строго.

После этого признания Тед рассказывает нам о своих отчаянных попытках увезти Анджелу в отпуск. Он говорит, что она отказалась провести уик-энд в Уэймуте, опасаясь, что сестра может умереть. Его драгоценный мотоцикл стоит в гараже без дела, или, по выражению Теда, «ржавеет в своей бесславной могиле». Джей рассказывает, как его папа с раздражением и руганью ремонтирует ванную. «Похоже на киношку с Тарантино в главной роли».

Медсестра приходит слишком скоро.

– Ну что ж, друзья мои, – говорит она. – Через минуту у нас начнется обед, так что вам придется уйти. Извините.

– Но мы только что пришли, – возражает Маргарет.

– На двери вывешены часы посещения. Мы проявляем гибкость, но вас слишком много.

– Ужасное распределение времени, – замечает Тед.

– Как и в твоей актерской карьере! – выпаливает Маргарет.