Дни нашей жизни

Его мама постелила мне на полу. Но мы долго не могли уснуть. Я слышал, что он тоже не спит, потому что часто дышит – чаще, чем спящий.

Я тогда спросил:

– Чего не спишь?

Он сказал:

– Думаю.

– О чем думаешь?

– О твоих родителях. Мне кажется, зря ты так с ними. Если бы у меня были такие родители…

Я его перебил:

– Ты сейчас начнешь их идеализировать, потому что сам гей.

– Я не об этом. Вообще не про то, что они геи. А про то, что они способны принять тебя таким, какой ты есть. Даже вот такого.

– Это ты на каком основании решил?

– Ну сам подумай. Тебя за слово «членосос» ударили всего лишь один раз. Ну чего ты так смотришь, как будто это было несправедливо? Несправедливо, конечно. Надо было больше. Ты Илью и за меньшее чуть не убил.

Я ничего не ответил. Что тут скажешь? Он прав.

– Только больше так не говори, – попросил он. – Это делает тебя даже хуже, чем Илья. Он просто так эту чушь выкрикивал, в пустоту, ни про кого. А ты про самых близких людей такое говоришь. – Он повернулся на другой бок и добавил: – Я спать, а ты не спи. Тебе нельзя. Думай, что завтра им скажешь.

И я не спал. Думал.

Лучшее решение

Я лежал в своей комнате и смотрел в потолок. Только что вернулся домой, но родителям так ничего и не сказал. Меня Слава впустил, но он мне тоже ничего не сказал, только проводил до комнаты каким-то странным взглядом. Таким, будто он меня понимает.

Вот теперь, в комнату, пришел ко мне именно он. Я еще подумал: «Всегда так. Ругаемся со Львом, а мириться приходит Слава».

Он сел рядом и поцеловал меня в лоб.

– Ну? – сказал он. – Что такого сделала Лена?

– Откуда ты знаешь, что это она?

– Ярик по телефону сказал, что ты из-за нее. Но без подробностей.

Я прикрыл глаза и произнес:

– Она лесбиянка.

Слава не удивился.

– У нас было такое предположение.

– Просто использовала меня, чтобы никто ничего не подумал…

– И чтобы самой об этом не думать, – закончил за меня Слава. – Ты же понимаешь, почему так получилось…

– Нет, – честно ответил я. – Не понимаю. Я давал ей понять о своем отношении к этому, у нее не было причин бояться мне рассказать.

– Да она не тебе боялась рассказать. А себе. В таком обществе, среди таких порядков и предрассудков, в этом не хочется признаваться даже себе.

Я приподнялся на локтях и внимательно посмотрел на него:

– Зачем ты оправдываешь подлость? Просто потому что она «своя»? Гомосексуальная, так сказать?

– Я не оправдываю.

Я запальчиво начал объяснять:

– Оправдываешь. Говоришь, что проблема в обществе и в предрассудках. Только одни люди в таком обществе живут честно и никого не используют, а другие… вот так. Потому что, если ты внутри себя сволочь, ты в любом обществе будешь сволочью.

Слава не стал со мной спорить. Даже кивнул, будто согласился. Потом сказал:

– Не переживай, все бывает в первый раз. Первое похмелье, первая любовь, первая нелюбовь… А у тебя все как-то еще и неудачно совпало.

Когда он сказал последние слова, я заплакал. Так мне почему-то себя жалко от них стало.

Слава принес мне воды и половину какой-то таблетки. Я выпил, не спросив зачем. Потом он укрыл меня теплым пледом и положил мою голову к себе на колени, и мне стало хорошо и спокойно, как в детстве, когда я часто-часто так лежал. Появилось ощущение полной защищенности.

– Все будет хорошо? – шепотом спросил я.

– Конечно, – ответил Слава. – Успокаивайся. Я рядом. Я всегда буду рядом.

Засыпая, сквозь сонную пелену, я слышал, как дверь в комнату тихонько приоткрылась. Некоторое время было тихо, потом Слава негромко сказал:

– Ну а что ты хотел? У нас мальчик…

– А то я не знал, – так же негромко ответил Лев.

– Ты же не думал, что родительство похоже на прогулку в парке.

Лев как-то невесело засмеялся:

– Это похоже на нападение в парке.

Я проспал целые сутки, до следующего утра. Никогда я так много не спал и даже сам этого испугался, когда посмотрел на часы. Пробуждение как после комы.

Родители собирались уходить на работу. Я высунулся из комнаты в коридор. Лев перед зеркалом завязывал галстук и на меня не посмотрел. В отражении я видел, что у него плотно сжаты губы, а глаза холодные и жесткие.

Когда он закончил с галстуком, то повернулся ко мне.

– Мы оставили кое-что у тебя на столе. Посмотри потом.

– Пап…

Он поморщился, как от боли, и перебил меня:

– Просто не забудь.

Когда они ушли, я вернулся в свою комнату и посмотрел на стол: там стояла потрепанная коробка, похожая на обувную. Только мягкая – наверное, от старости, и без всяких логотипов. Я повертел ее в руках: сбоку было что-то приклеено. Криво вырезанный тетрадный листок в клеточку, на котором будто второпях что-то написали.

Я смог разобрать почерк только с третьего раза:

«Если Мики останется с тобой, передай ему всю коробку. Если с мамой – только розовый дневник (не зеленый!!!). Прочитай первый и сам реши, когда лучше передать. Главное – чтобы ему это было очень нужно. Я тебя люблю».