Вот что говорил о себе сам Лафферти: «Я – не обязательно именно в таком порядке – холостяк пятидесяти одного года, инженер-электрик, толстяк. Родился в Айове, с четырех лет живу в Оклахоме и провел в ней всю свою жизнь, кроме службы в армии. Да, и еще год работал в одной госконторе в Вашингтоне. Все мое образование – пара лет на вечернем факультете в Университете Талсы; это было давным-давно, изучал я в основном математику и немецкий. Почти тридцать лет работал в компаниях по электроснабжению, занимался в основном покупками и продажами оборудования. Во время Второй мировой войны служил в Техасе, Северной Каролине, Флориде, Калифорнии, Австралии, Новой Гвинее, на острове Моротай (тогда голландском, сейчас это Индонезия) и на Филиппинах. Я был хорошим штаб-сержантом и в один период довольно прилично говорил на малайском и тагальском языках.
Что человек может сказать сам о себе? Ничего важного. Несколько лет я сильно выпивал, лет шесть назад завязал с алкоголем. Образовалась пустота: отказываясь от компании интересных друзей-собутыльников, ты лишаешь себя яркой, удивительной жизни. Фантастической жизни. И чтобы заполнить пустоту, я начал писать фантастику. В одном журнале для писателей я вычитал нечто, вселившее в меня дурацкую идею о том, что научную фантастику писать просто. Возможно, но только не для меня. У меня не было той подготовки, которую имело большинство авторов в этой области.
Мое хобби – языки. Все языки. Я потратил как минимум тысячу долларов на самоучители, учебники грамматики, хрестоматии, аудиокурсы. Могу худо-бедно читать на всех романо-германских языках, на славянских, на ирландском и греческом, но свободно читаю только на испанском, французском и немецком. Я консервативный католик. Что касается политики, то я – единственный член американской партии центристов, чьи основные принципы когда-нибудь изложу в иронической утопии. Очень люблю ходить; запустите меня в любой незнакомый город, и я исследую каждый его уголок – пешком, пусть даже на это уйдет неделя. Не думаю, что я очень интересный человек».
А теперь снова я, редактор, с завершающим комментарием. Лафферти – неинтересный человек? Ну да, примерно как его рассказы, то есть совсем наоборот! Как доказательство обвинения Р. А. в принижении собственных достоинств – вот вам рассказ, один из самых моих любимых в этой книге.
Страна Больших Лошадей[59]
Два англичанина, Ричард Рокуэлл и Серуно Смит, ехали в открытом джипе по пустыне Тар. Скучная местность с почвой красноватого оттенка – больше камня, чем песка, – выглядела так, будто кто-то срезал с нее верхний пласт, обнажив более глубокие слои.
Издалека докатился гром. Блондин Рокуэлл и смуглый темноволосый Смит удивленно переглянулись. На всей территории от Нью-Дели до Бахавалпура никогда еще не гремел гром. Да и чему громыхать в безводной пустыне на севере Индии?
– Поедем-ка мы по этому гребню, – сказал Рокуэлл и свернул туда, где начинался подъем. – Может, здесь и не бывает дождей, но однажды я чуть не утонул, проезжая по лощине в местности, где не бывает дождей. В тот раз мне просто повезло.
Снова загромыхало, тяжело и раскатисто, словно убеждая людей, что они не ослышались.
– Это лощина Кути Тавдави, Маленькая река, – мрачно заметил Смит. – Интересно, почему ее так назвали? – И Смит вздрогнул, будто испугавшись собственных слов. – Рокуэлл, почему я это сказал? Я впервые вижу это место. Откуда мне знать, как оно называется? А лощина и впрямь превратится в бурную речку, если зарядит дождь. Но осадков здесь не бывает: нет гор – нет условий для образования облаков.
– Каждый раз, глядя на Страну Больших Лошадей, я думаю о том же. – Рокуэлл кивком указал на мерцающие высоты знаменитого миража. – Если бы они были реальны, то собирали бы достаточно влаги, чтобы превратить пустыню в цветущую саванну.
Два англичанина занимались геологической разведкой – брали пробы грунта на участках, отмеченных после аэрофотосъемки. Беда пустыни Тар заключалась в том, что в ее недрах было все: бокситы, свинец, цинк, сурьма, медь, олово, – но в количествах, недостаточных для промышленной разработки. Ни на одном участке вложения в Тар не окупились бы – но на любом участке почти окупились бы.
Внезапно между вершинами миража сверкнула молния – такого зрелища они еще не видели. Небо нахмурилось и потемнело. Вскоре докатились раскаты грома, а ведь миражи никогда не создают звуковых эффектов.
– Это или крупная и очень деятельная птица, или пошел дождь, – сказал Рокуэлл.
И действительно, начало моросить – слабо, но постоянно. Это было приятно – в жаркий полдень на тряском джипе посреди пустыни попасть под дождик. Дождь в пустыне – всегда дорогой подарок.