Дни поздней осени

— Я все о тебе беспокоюсь, деточка, — сказала она, — думаешь, я не видела? Я все видела, деточка! Но что же делать? Знаешь, какая безумная любовь была у меня в молодости? Все складывалось против нас, никакого просвета. Мы так страдали и так не хотели расставаться друг с другом, что однажды забрались на крышу и чуть не в один голос сказали: «Давай возьмемся за руки и прыгнем». Это было светлой ночью. Мы подобрались к самому карнизу и глянули вниз. Но знаешь, какое чудо нам довелось увидеть? На темном газоне травы мерцали звезды. Целые мириады звезд! Это было так похоже на небо! Оказалось, полчища светляков прошли в ту ночь садами и парками. Мы смотрели, смотрели, у нас наступило облегченье…

— Тетя Туся, я очень тебя люблю.

— А как Петр Александрович, деточка?

— Работает. Завтра к тебе придет.

— Скажи Ане, чтобы каждое утро ставила книжки на полку. Это возмутительно, какой бывает у нее беспорядок. — В голосе тети Туси появились крепкие нотки, она даже зашарила по столику в поисках неизменных очков. — А как твой голландский?

— Нашли преподавателя с филфака. В понедельник к нему поеду.

— Лучше бы настоящего голландца. Ведь у нас есть знакомые, Я поговорю с Петром Александровичем…

Вернулась домой, села за учебники. Читала прилежно, но в голове оставалось мало. Внезапно вошла мама, ласково так меня обняла.

— Занимаешься?

Лучше б не обнимала. Сразу захотелось прижаться, заплакать. Она почувствовала, прикоснулась щекой.

— Все пройдет, моя дорогая девочка. Все пройдет…

— Ах, мама, мама…

— Все пройдет, — шептала она. — Все будет хорошо, все устроится.

— Мама, ты отпустишь меня на дачу? Не спрашивая… Всего на полдня. Не спрашивая…

— Поезжай… — она гладила меня, целовала. — Ты что-то забыла?

— Да, мама, забыла… мне нужно взять…

— Поезжай. Только двери запирай хорошенько…

18 октября. Четверг

Дима куда-то исчез. Дома не ночевал. У Костычевых страшный переполох. Неужели опять я виновата? Как неприятно. Что же делать? Сейчас уже полдень, а никаких известий. Аня снует между нами и Костычевыми, успокаивает, дежурит у телефона. Папа в полной уверенности, что ничего страшного не произошло. «Я сам убегал из дома». Завтра мне нужно на дачу, девятнадцатое завтра, но теперь просто не знаю. А съездить обязательно нужно, ведь это девятнадцатое октября. «Приедешь на дачу девятнадцатого? Будем бродить по лесу, собирать листья, читать стихи…» Последний шанс. Если он не хочет потерять меня навсегда, то появится завтра на даче. «Роняет лес багряный свой убор, сребрит мороз увянувшее поле…»

20.00. Милиция и больницы о Диме ничего не знают. Это хоть хорошо. Страшно волнуюсь, все-таки он мне дорог. Способность к таким поступкам подозревала я в Диме и раньше. Мятежная у него натура. Но какой эгоизм! Столько людей нервничает. Я бы так не могла. Впрочем… Нет, все мы ужасные эгоисты…

22.30. Нашли записку от Димы, ее сквозняком со стола сдуло. Всего несколько слов: «Не беспокойтесь. Со мной все в порядке». У Костычевых немножечко отлегло. Но поиски продолжаются. Что могло послужить причиной этого бегства? Я, впрочем, прикидываюсь. Кому, как не мне, знать про это…

22.45. С утра поеду на дачу. Даже волнения нет, во всем теле изнуряющая немота. Все равно никого не встречу.

21 октября. Воскресенье

Переношусь воображеньем в минувший день. В лицейский день, в девятнадцатое.

С бьющимся сердцем я шла между сосен. Дальний путь выбрала. Вот омут, у которого я ждала. Вот пляж. Пустынно и холодно. Я подошла к реке и глянула в лик воды. Он был отчужденный, мутный. Вода думала о своем, струилась едва. Молчали птицы. Осень незримо бродила меж дальних стволов с ворохом листьев в руках.

Сначала на свою дачу. Как это странно прийти в дом, где все были, а теперь уже нет никого. Где  в с е  было, а теперь  н и ч е г о. На стене большая фотография. Кто-то из папиных знакомых снимал. Наша семья. Мы в саду под соснами. Счастливые, улыбаемся. Дедушка обнимает меня, его изящная голова слегка откинута в тень. Тетя Туся рядом с белым платком на шее, с банкой ягод в руках. Аня на коленях у папы, немножко позирует, глядит в объектив с серьезностью курсистки прошлого века. Мама улыбается, скрестив на груди руки. Боже мой, неужели когда-нибудь рухнет этот мир покоя и счастья? Да он уже рухнул. Даже сейчас эти немые улыбки выглядят печальными среди пустоты оставленной дачи. А потом в дом проникнет мороз и мутный иней ляжет на наши лица. Как я их всех люблю! Только бы нам не расставаться.

Долго сидела в своей комнате, не решаясь идти на Черную дачу. Поглядела в окно. Сквозь поредевшую листву виден угол террасы. Надежды почти никакой, но двойственное чувство раздирало меня. С одной стороны, мне виделось предначертание рока, неизбежность вечной разлуки. С другой — не выходили из головы слова, услышанные во сне. О н  и  н е  м о г  п р и й т и. Н о  в а м  н е  д а н о  р а с с т а т ь с я. Эти слова казались мне вещими. Какое же чувство верней?