Дни прощаний

Она заглядывает мне в глаза, и на ее лице виден явный отпечаток страха.

– Карвер, я хотела бы попросить тебя еще кое о чем.

– Конечно. – Она назвала меня Карвером, а не Блэйдом. Заразившись ее тревогой, я снова опускаюсь в кресло.

Она глубоко вздыхает и достает из кармана свернутый листочек бумаги. Руки у нее так трясутся, что она чуть его не уронила. Когда она разворачивает листок, я вижу на нем телефонный номер.

– Я наняла частного сыщика, чтобы отыскать Митци. Пару дней назад он ее нашел и дал мне этот номер. Я так и не позвонила ей. Сегодняшний день должен был дать мне силы сделать это в одиночестве, но я не уверена, что смогу. Не мог бы ты зайти в дом и побыть рядом со мной еще несколько минут, пока я буду ей звонить?

Подавив внутренний страх, сжимающий ребра, я отвечаю согласием.

Лицо Наны Бетси перекашивается, она рыдает.

– Она скажет: «Ты забрала Блейка от меня, и из-за этого теперь он мертв». И я не знаю, что ей на это ответить, ведь она будет права.

– Нет. Но…Нет… это неправильно. Это нелепо. Я в этом виноват, я же говорил.

Нана Бетси горько смеется сквозь слезы.

– Ох, Блэйд. Он никогда не оказался бы в той машине, если бы мы сюда не переехали. Просто я не готова услышать это от нее. И я никогда не буду готова, так что выбирать не приходится.

– Вы ни в чем не виноваты. – Я смотрю ей в глаза, надеясь, что мой взгляд отражает убежденность в этих словах.

Наконец она кивает.

– Хорошо. – Ее голос звучит так, словно она не хочет больше спорить, а не так, как если бы я ее убедил. Мы входим в дом и в темноте садимся друг против друга за кухонный стол. Я думаю, если бы ей был нужен свет, она бы его включила.

Глубокий вдох.

– Господи, дай мне сил. – Она берет телефон и набирает номер. Я тянусь к ней, беру ее за руку, и она сжимает мою ладонь, как утопающий, о котором она недавно говорила.

Слышны телефонные гудки. Один. Второй. Третий. Четвертый. Пятый. Нана Бетси смотрит вверх. Я вижу, как она шепчет что-то. Шестой гудок. Седьмой. Каждый гудок – как ворон, клюющий в ухо. Восьмой. Девятый. Она сжимает мою руку еще сильнее.

И только Нана Бетси стала опускать трубку, в ней раздается чей-то голос.

Она моментально подносит телефон к уху.

– Митци? Митци? Это Митци? Митци, это мама. Мама. Митци, ты можешь… ты можешь сделать музыку потише? Пожалуйста! Сделай музыку потише, прошу тебя. Неважно, откуда он у меня. Мне нужно с тобой поговорить. Я знаю. Я знаю, но ты… Дорогая, пожалуйста, послушай…Потому что это насчет Блейка. Это насчет Блейка.

Рука Наны словно рассыпается у меня в руке. Как будто пытаешься удержать океанский песок, когда на тебя обрушивается волна.

Она пытается сказать что-то еще, но слова застревают в горле, а слезы сверкающим ручьем текут по щекам.

– Я не могу… не могу… – Она бросает телефон на колени, и его экран освещает нас бесплотным белым светом. Митци все визжит. Нана Бетси прикрывает глаза и мотает головой.

Оно надвигается. Будто скатывается с полки. Но не падает. Балансирует на самом краю. Но не падает.

Вот оно. По крайней мере это ты можешь сделать для нее. Я отпускаю руку Наны Бетси и медленно тянусь за телефоном. Крики Митци все еще слышны, и это было бы смешно, если бы не было так грустно. Вяло сопротивляясь, Нана Бетси все же отдает мне телефон.

Я подношу его к уху.

– Алло, Митци? – Я тяжело сглатываю. Нога начинает дергаться. Сердце бешено колотится.

– Это еще, черт возьми, кто? – Митци говорит так, как будто плюется чем-то едким мне в ухо. Я словно ощутил, как под кожей забегали тараканы, а зубы начали гнить с того самого момента, как я услышал ее голос – не голос, а острые смертоносные лезвия. Фоном я слышу музыку или работающий телевизор, а еще какой-то мужской голос.

– Это… Я друг Блейка. Карвер. Лучший друг Блейка.

– Что происходит? Что мама говорит про Блейка? Откуда у нее мой номер?

– Мы позвонили вам… мы позвонили, чтобы рассказать о том, что Блейк погиб в автокатастрофе чуть больше месяца назад. – У меня спазм в горле от попыток сдержать поток слез.

– Что? Не может быть. Это шутка? – Хоть слова и звучат вызывающе, но голос становится тихим, как у ребенка, которому сказали, что его любимую игрушку не починить. Ну, или как у того, кто только что получил пощечину. Что-то подобное слышится и в ее голосе.

Я трясу головой, пока не осознаю, что Митци меня не видит.

– Блейка больше нет. Похороны уже прошли. Нана… ваша мама пыталась найти вас, но не успела. Мне… Я сочувствую. Очень. Она хотела рассказать вам раньше.

– Нет, – говорит Митци все таким же тихим голосом. – Я тебя даже не знаю. – Опять слышится голос мужчины, на этот раз ближе.

– Соболезную. – Мой голос дрожит.

– Боже-е-е-е, не-е-е-е-ет! – Ее плач быстро превращается в нечленораздельный, нарастающий крик.