– Поэтому я зарядила ружье Ролли и положила его в машину. Чтобы забрать внука, я была готова взять на мушку свою дочь или любого, кто встал бы у меня на пути. Можешь себе представить?
– Нет. – Мы оба смеемся, хотя нам совсем не смешно.
– Я помчалась туда так быстро, как еще никогда не ездила. Открыв дверь трейлера, я ощутила ужасный запах. До сих пор помню его. – Она вздрагивает. – Запах мусора вперемешку с вонью от сигаретного дыма, грязной одежды, прокисшего молока и гнилого мяса. И это было странно, потому что я не заметила в этом доме ни крошки еды. Повсюду валялись пустые бутылки из-под «Маунтин дью», упаковки из-под печенья и смятые пакетики из-под чипсов. Тебе доводилось слышать, как люди говорят, что живут на свалке? Это было гораздо хуже, чем мусорная свалка. Я до сих пор не могу понять, как люди могли там жить.
– Боже…
– Я стала звать Блейка и наконец нашла его под кроватью. Я опустила дробовик, чтобы не напугать его. Он вылез мне навстречу, и я увидела, что он ужасно грязный. От него исходил такой запах, словно он не мылся целый месяц. И это было похоже на правду, потому что когда я принялась крутить водопроводный кран, воды в нем не оказалось. Тело Блейка было покрыто болячками и следами от укусов клопов, а на спине виднелся синяк как от удара кулаком и еще один, напоминавший отпечаток ботинка.
Мне кажется неправильным что-либо говорить сейчас, так что я молчу. Даже ужасные вещи могут быть по-своему священны. Да и слов я не нахожу. Для меня это настолько же новая история, как для Наны – ориентация Блейка.
Проверив кукурузу, она продолжает.
– Мы сразу же уехали. Дробовик Ролли я оставила им как маленький подарок. Совершенно про него забыла. Скорее всего, они сразу его продали и купили мет, даже не заметив пропажи Блейка. Домой мы приехали за полночь. Магазин уже закрылся, да и я была слишком вымотана, но мне хотелось накормить Блейка – невозможно было допустить, чтобы еще хоть раз он отправился в кровать голодным. Я хотела приготовить что-то выращенное на земле, впитавшее солнце. И у меня как раз был пакет с кукурузой, которую я накануне купила у фермера. Прекрасная была кукуруза. Теплая, с маслом и солью. Сладкая, как конфетка. Он съел три початка.
Мое сердце словно обмотано тонкой серебряной проволокой, с каждым ударом впивающейся все глубже.
– И так мы и закончим этот день прощания. Поедая кукурузу с тем же вкусом, что и в ночь, когда началась настоящая жизнь Блейка. Надеюсь, места у тебя в желудке еще хватит.
Хватит.
Мы намазываем кукурузу маслом, солим и, устроившись на крыльце в креслах-качалках и наблюдая, как солнце опускается за горизонт, а небо растворяется в бледноватом сине-розовом оттенке, наслаждаемся ее вкусом. Все вокруг нас, запахи листьев и травы оставляют свою теплоту.
– Хотите узнать, когда Блейк рассмешил меня сильнее всего? – спрашиваю я просто потому, что грусть полностью поглотила Нану Бетси, и осознаю, что и сам не знаю ответа на этот вопрос.
– Конечно. – Она улыбается с отсутствующим видом.
– Итак, пошли мы с Блейком на один из этих церковных пикников. Не помню, были вы там или нет. Ну вот, один парень читает благодарственную молитву в микрофон: «Господь, мы хотим поблагодарить тебя за траву, деревья, океаны…». В общем, благодарит Бога за все, что только существует на Земле. А мы, разумеется, есть хотим – сил нет. И Блейк ну о-о-очень громким голосом говорит: «Пацан, шевелись давай, мне еще есть куда пойти и чем заняться».
Рассказывая эту историю, я не вполне уверен, что именно она сильнее всего меня рассмешила – было много и других смешных моментов, – но она точно заставила меня очень сильно посмеяться.
Нана Бетси лишь слабо улыбается, но продолжает излучать печаль.
– Хотела бы я держаться за каждый момент, проведенный с ним, так же, как утопающий держится за спасательный круг.
Еще некоторое время мы копаемся в закоулках памяти, доставая оттуда яркие и острые, словно ножи, истории и рассказывая их друг другу. Раздуваем угли затухшего пламени. А потом просто сидим тихо и недвижно, ибо даже собственное дыхание ощущается как святой ритуал в залах Смерти.
Она выглядит так же устало, как и я себя чувствую. Не хотелось бы быть тем, кто закончит этот день, но кто-то же должен.
– Не могу сказать, что мне хочется уходить, но… наверное, уже пора. Я рад, что мы провели этот день прощания. Теперь я знаю Блейка еще лучше.
– Да, мне тоже уже давно пора спать. – Она накрывает мою руку своей, и я чувствую, как она дрожит. – Не знаю, как тебя отблагодарить. Мы не делали сегодня ничего особенного, это были наши с Блейком привычные занятия. Но именно так я хотела бы провести последний день с ним.
– Я тоже. – Я встаю. – Позже забегу скосить траву.
– Тебе не нужно этого делать. Свежий воздух мне полезен.
– Я знаю, но… – Я уже встал и чувствую, как еда опускается в желудок. – Все еще так больно. Хотя и не так сильно, как раньше.
– Не так. – В ее голосе звучит что-то новое. Нервозность? Напряжение? Она беспокойно шевелится в кресле, словно хочет что-то добавить. На меня она не смотрит.
– Нана Бетси?