Дни прощаний

– Я… – Не говори, что испытываешь к ней чувства. Если собираешь признаться ей, если собираешься поддаться искушению, используй любую другую фразу. – Я испытываю к тебе чувства. Ты мне нравишься. Кажется, ты мне нравишься. Больше, чем друг.

Выражение ее лица сразу говорит мне, что услышать она надеялась не это. Воздух густеет.

Она встряхивает головой, закрывает глаза, опускает голову и тихонько стонет.

– Карвер, Карвер.

У меня в ушах гудит кровь.

– Я не хотел, просто так случилось.

– Понимаю, но я не могу. Ты должен это знать. Я просто не могу.

Я даже не уверен, могу ли я сам. И все же я уже в это влез. И единственный выход на другой стороне.

– Почему нет?

– Почему нет? Ты серьезно?

– В смысле, очевидную причину я знаю.

– Ну да, верно. Очевидная причина и есть основная причина. – Она закрывает лицо обеими руками, ее голос звучит глухо.

– Ты испытываешь что-нибудь ко мне?

– Ты мой друг. Ты мне нравишься.

– Я не это имел в виду, и ты это знаешь.

Она поднимает обе руки перед собой, будто держит невидимую коробку.

– Карвер, я не могу. Я не могу разбираться еще и с этим. Мне надо готовиться к прослушиванию в Джуллиарде. Мой парень – твой лучший друг – умер два с половиной месяца назад. Я не готова к другим отношениям.

– Но с Эли ты была готова всего после трех дней.

– О бо… Ты серьезно не видишь, в чем разница? Я начала встречаться с Эли не тогда, когда только что умер мой предыдущий парень.

Я разваливаюсь на куски.

– Что? Что со мной не так?

– С тобой все в порядке.

Неожиданно я чувствую себя нелепо в своей новой одежде. Будто Джесмин видит прямо сквозь мой костюм.

– Это из-за того, что я не настолько талантливый, как Диэрли? Или Эли?

– Талант – это не проблема. Отнюдь. Я прочитала рассказ, который ты мне дал.

– И конечно ты о нем ни слова не сказала.

– Обычно я не рассказываю людям, насколько они талантливы. Я показываю им. Я показала тебе своим уважением, которого ты ко мне, судя по всему, не испытываешь.

– Ты без труда рассказала Диэрли, насколько он талантлив.

– Что ж, с ним мы не обедаем вместе каждый день.

– Обедала бы, если б могла.

– Ты всерьез ревнуешь к одному из моих любимых музыкантов?

Я сижу, разинув рот и пытаясь придумать, как ответить нет, когда ответ – да.

– Нет, – отвечаю я. Все происходит ужасно, но я не могу остановиться. Какой-то злонамеренный голос велит мне сжигать свою жизнь. – Эли не был таким уж великим.

Вылетая изо рта, эти слова обжигают мои губы. Ты что делаешь?

Джесмин смотрит на меня так, будто я дал ей пощечину.

– Послушай, что ты говоришь. – Она поднимает указательный палец. – Неделю назад мы проводили для него день прощания. Неделю. – Ее голос дрожит и прерывается от слез.

Мы смотрим перед собой и молчим. Джесмин качает головой и вытирает глаза.

– Эли захотел бы, чтобы мы с тобой были вместе, если бы его больше не было рядом. – Я говорю это себе, надеясь, что она не услышит и не заставит меня повторить.

Она поворачивается ко мне, ее глаза горят. Она тычет трясущимся пальцем в мое лицо.

– Я не коллекция марок, которую кто-то оставляет в завещании, понятно? И не чья-то собственность, чтобы меня передавать по наследству.

Смотри, как горит. Смотри, как горит.

– Я не имел ввиду, что…

Но она уже открыла дверь и оборачивается ко мне.

– Мне нужно тебе говорить, чтобы ты не звонил, не писал и не заговаривал со мной?

Она выходит и хлопает дверью так сильно, что я удивляюсь тому, как не рассыпались стекла.

Она делает пару шагов к дому, но потом разворачивается обратно и открывает дверь машины. Импульс иррациональной, необоснованной надежды пронзает меня. «Послушай, – скажет она, – мы сейчас оба очень эмоциональны. Давай забудем обо всем, что случилось, и дальше будем друзьями».

Она наклоняется в открытую дверь.

– Еще кое-что. Возможно, у тебя был шанс. Был. Наверно. Но теперь… – И она уходит с еще одним сотрясающим стекла ударом.

Какое-то время я сижу в ступоре. В таком же состоянии я был, когда узнал, что произошло с Соусной Командой. Размышляю, не случилось ли все в моем воображении, ибо реальность слишком чудовищна, чтобы быть правдой.

Закрытая входная дверь дома Джесмин остается темной, и все начинает заливать боль, как в фильмах про тонущие субмарины. Одна струя воды. Затем другая, побольше. И еще одна. Они становятся все больше. Неустранимые. Пока, наконец, не врывается море, черное и голодное, пытаясь забрать всех, кто остался в живых.

Я ненавижу моего мертвого друга Эли.

Но еще больше я ненавижу себя.

* * *

Я добираюсь до дома на одиннадцать минут позже своего полночного отбоя, но мне, в общем-то, все равно. Что сделают мои родители? Запретят мне тусоваться с друзьями?

Я захожу в спальню родителей и обнимаю их, показывая, что ничего не пил и не курил, а потом иду в свою комнату. Но тут я слышу громкий смех за дверью комнаты Джорджии и передумываю. Заснуть я точно не смогу.