Дни тревог

— Да ты, оказывается, пенек с глазами! — разозлился отец и захлопнул букварь. Санька же после тех уроков стал отца бояться и ни с какими вопросами ни по математике, ни по природоведению никогда к нему не подходил. И всех книжек, начиная с букваря, тоже словно боялся и долго читал еле-еле по слогам, за что в школе его сразу зачислили в троечники.

Только Галина Васильевна ставила ему иногда четверки. И в четвертом классе Санька стал выполнять задания по русскому языку в первую очередь. Потому что Галина Васильевна ему нравилась, он даже имя ее запомнил. А почему он зауважал эту учительницу?

Однажды отец заставил его десять раз переписать упражнение за то, что Санька подтер одну буковку. Галина Васильевна увидела это и пришла вдруг к ним домой. Саньку в другую комнату выпроводили, но он все равно слышал, о чем они разговаривали.

— Я вас прошу — вы не наказывайте сына таким способом. Он же возненавидит русский язык и вообще учение… И потом… это же не только непедагогично, это… это… бесчеловечно, — выговаривала отцу учительница. — Теперь я понимаю, почему ваш мальчик такой… такой пассивный, робкий, замкнутый…

— Знаете что! — грубо оборвал ее отец. — Моего сына я как-нибудь сам воспитаю! Вы приставлены учить его, вот и учите! Я сам свои обязанности знаю! Я не какой-нибудь там забулдыга! Я передовой рабочий! Мой портрет не зря, наверное, на Доске почета висит! Вы только посмотрите, какой «Уголок школьника» я ему оформил!

— Ну, нарисовать все можно, — усмехнулась учительница и добавила, словно самой себе: — Мне все ясно. До свидания!

С тех пор она Саньку как бы жалела и ставила иногда даже четверки за такие ответы, за которые раньше (Санька чувствовал это) он больше тройки не получал.

Вот потому-то он и выполнял задания по русскому языку старательно и ежедневно. Иногда упражнение было так себе — коротенькое. Но к нему еще три пункта надо сделать: подчеркнуть, выписать, разобрать. Вот уж чего он никогда раньше не делал. А ради Галины Васильевны даже синий карандаш завел и аккуратно, по линеечке, подчеркивал все подлежащие и все сказуемые. «Руку, что ли, поднять завтра?» — подумывал частенько, довольный собой, да никак насмелиться не мог. А потом такое произошло, такое!

После того случая, когда Саньку привел домой милиционер, похожий на артиста, ему строго-настрого запретили даже подходить к трамвайной остановке. Тоскливая пошла жизнь. Друзей у Саньки не было: кто же будет с ним дружить, если к нему нельзя никогда прийти поиграть, да и самого Саньку никуда не отпускали. Все из-за этого проклятого режима.

И все же он ослушался родителей.

Шел раз в школу, косточку для Черныша нес. Черныш — это такая собака в поселке, ничейная. Смешной такой пес: косматый, бородатый, лапы короткие, голова большая, уши как рожки торчат, а глаза умные, добрые. Санька его Дедушкой зовет… То на одной улице его увидишь, то на другой. «Привет, Дед!» — крикнет ему Санька. Или: «Здорово, Дедушка!» И Черныш, хоть и любит полежать, поднимется не торопясь, степенно, разрешит погладить себя, потрепать. Угощение примет, хвостом вильнет — мол, спасибо, друг.

И Санька частенько угощал его то косточкой, то просто корочкой хлеба. Даст с ладошки лакомство, а потом запустит в густую теплую шерсть руки, погреет — и дальше: домой или в школу.

А тут смотрит: нет нигде Черныша. Уж к школе стал сворачивать — глядь, а он спрыгивает с подножки трамвая следом за пассажирами. Издалека увидел Саньку и к нему. «Эх, — достал Санька из кармана косточку, — даже Черныш катается, а мне так нельзя…» Нехотя побрел он в школу, чуть не опоздал. Вбежал в класс уж после звонка. А в классе шум, гвалт, все радуются. Оказывается, Галина Васильевна заболела. «Чему радуются? — подумал Санька. — Все равно ведь счас кто-нибудь придет, может, сама Маруся…» Марусей они прозвали свою классную руководительницу, Марию Максимовну. И правда, тут же она вошла в класс, и все сразу притихли.

— Доставайте учебники математики! — скомандовала Мария Максимовна и задала столько примеров да задач!

— У-у-у! — прокатилось по классу.

— Оценки пойдут в журнал! — пригрозила Мария Максимовна и добавила: — Я в соседнем классе. Если услышу малейший шум…

Они сидели как мухи. У Маруси попробуй не реши.

А Санька не решал. Он просто не мог решать, потому что никто не мешал смотреть ему в окно на трамваи. Он смотрел, слушал перестук их колес да веселые голоса звонков. И вдруг как подскочит на своей последней парте. Это он от радости подскочил, потому что вот что придумал. Он придумал навестить Галину Васильевну. Конечно, если бы она жила в поселке, он бы такого не придумал. Но Галина Васильевна жила в городе, он видел однажды, как она выходила из трамвая. И Санька, не откладывая в долгий ящик, собрал книжки и пошел из класса: за то, что человек навестит больного, не наказывают.

— Ты куда это? — зашипела на него староста Надька. — Я вот скажу Марусе!

— Не Маруся, а Мария Максимовна! — сказал ей Санька, и она покраснела и замолчала.

В канцелярии секретарь Нина стучала на машинке. Санька кашлянул.

— Чего тебе? — перестала стучать Нина.