Дни тревог

— Ну за что давать, а за что нет, это Михаил Иванович Калинин решал, а я, Сережа, просто шоферил. От звонка, как говорится, и до звонка. За баранкой всю войну просидел.

— На «катюше»? — восторженно спросил Савин.

— Нет, на «катюше» не довелось. Я комдива возил.

— А-а, — несколько разочарованно протянул сержант.

— Что «а»? — строго глянул из-под мохнатых бровей Плотников. — Я, скажу тебе, моего генерала из таких передряг на колесах выносил, что тебе и под старость не приснится. Заакал, понимаешь ли!

— Да вы расскажите, Павел Антоныч. О «катюшах» я просто так спросил. Песню нашу ротную вспомнил.

— Чего рассказывать… Потом, в сорок третьем, нас командовать корпусом назначили. Ну, не меня, конечно, а генерала. Геройский человек и большая голова. Климашин фамилия. Дмитрий Андреевич. Сейчас в мемуарах его все маршалы вспоминают. А дальше, под самый почти конец войны, моему генералу армию дали. — Плотников отставил кружку в сторону и замолчал, мрачнея прямо на глазах. — И все, погиб он. Заехали мы на НП полка, а фрицы врезали из минометов. Под Кенигсбергом это стряслось. Меня тогда тоже осколком зацепило, но он, генерал то есть, сам почти без сознания, а приказывает: «Давай, Паша, если живой, жми в штаб. Военный совет на двадцать три назначен».

— И что?! — пересохшим голосом произнес Савин.

— И все, Сережа. Хотя и врачи в машине старались, не довезли мы Дмитрия Андреевича живым.

— А вы? Вас тоже ранило?

— Ранило, да что?! Полежал в санбате — и опять за баранку. Война ведь еще не кончилась. Генерала другого прислали.

Плотников решительно запрокинул кружку и выпил, как бы давая понять, что разговоров достаточно. От чая старший лейтенант слегка вспотел и, поднимаясь со стула, утер ладонью лоб.

— Ладно, дружок, пора, я уже с ног валюсь. Раньше, бывало, пару-тройку ночей не спишь — и хоть бы что тебе. Теперь приходится брать поправочку.

Савин молодцевато вскочил с места и затянул подбородочный ремешок фуражки. Его румяное даже при свете лампы лицо выражало боевую готовность. Плотников, застегивая на ходу куртку, отворил дверь. Пахнуло острым прелым запахом леса. Неподалеку хлопотливо зашумело крыльями вспугнутое воронье. Плотников завел мотоцикл и закурил.

— Вот мы с тобой, Сережа, на сегодня и отработались, — хмыкнул он. — Если со стороны взглянуть, то вроде ничем толковым и не занимались. Так, между делом прокатились туда-сюда, озон вдыхали.

Савин молча пожал плечами.

— И слава богу, что этим твое первое дежурство закончилось, — немного философствуя, продолжал Плотников. — У нас прошлым летом один орел сразу показать себя решил и в ограждение на мосту врезался вместе с инструктором. Того из коляски выбросило. А орел ничего, легким испугом отделался. Сейчас в Росбакалее служит. Экспедитором.

— Чего вы меня, Павел Антонович, стращать начали? — удивившись такой перемене Плотникова, обиделся Савин. — Не гожусь — так прямо и скажите. Без всяких подходов. Не маленький, выдюжу.

— Сдай назад, — миролюбиво протянул Плотников. — Понять не можешь, что сплю на ходу, потому и ворчу. А уж если ты такой гордый, то объясни мне, будь ласков, что ты у нас в ГАИ забыл? Или тебе после армии податься было некуда? Механика-то везде с руками оторвут.

Сержант в недоумении покосился на Плотникова.

— Ты на меня не косись, — строго сказал старший лейтенант. — Сомнение у меня все одно есть, хотя парень ты вроде не из пустышек. Вот и скажи ты мне, чего тебя опять на службу потянуло? Или в своих танковых не наслужился, ночами по тревоге не вспрыгивал и по трое суток без сна не мотался?

Сергей отчаянно хотел что-то сказать, но Плотников остановил его жестом.

— Ты не спеши мне возражать! Ты просто сам задумайся. На заводе, на стройке, заметь, нормальный рабочий день. И там, конечно, бывает переработка, но за это заплатят. Сверхурочными или двойными отгулами. Потом лежи себе на тахте, повышай уровень образования или телевизор обозревай. Главное — нервы в порядке, над тобой не дует и не каплет…

Плотников вдруг умолк, соображая, не уносит ли его вбок от главной линии. Вроде как машину на левую сторону занесло, а там встречный транспорт, и разъехаться, хоть убей, негде.

— Вот такие дела, экипаж машины боевой, — хмуро произнес Павел Антонович. — А у нас та же служба: приказ начальника — закон для подчиненного.

Плотников сам уже сожалел, что затеял этот разговор. Сожалел даже, что от сильной усталости вдруг выперло из него это раздражение.

— Ладно, — выкипев, виновато обронил он. — Не обращай внимания — устал я. Но все же, коли ты к нам не случайным ветром попал, кое-что наедине с собой обсуди. Старики вроде меня зря не скажут.

— Если уж совсем по правде, Павел Антоныч, — вдруг решительно произнес Сергей, — то вам я скажу. Но пока это тайна, никто не знает.

— Ну, валяй, если она, конечно, не государственная, — уже совсем миролюбиво дал разрешение Плотников.

— Женился я в армии, Пал Антоныч. На последнем году службы. Но неофициально, так сказать.