Дни Турбиных

Булгаков прекрасно понимал, что пьесу необходимо прежде всего изменить структурно, «ужать». Без потерь, конечно, обойтись было нельзя. Кроме того, требовалось изъять из текста прямые выпады против здравствующих руководителей государства (слишком часто в пьесе упоминалось имя Троцкого). Более двух месяцев потребовалось ему для создания новой редакции пьесы — второй. Позже, диктуя П. С. Попову отрывочные биографические заметки, Булгаков кое-что ценное сказал и о работе над пьесой «Белая гвардия», в частности, такое: «Слил в пьесе фигуру Най-Турса и Алексея для большей отчетливости. Най-Турс — образ отдаленный, отвлеченный. Идеал русского офицерства. Каким бы должен был быть в моем представлении русский офицер... Скоропадского видел однажды. На создание образа в пьесе это не отразилось. В Лариосике слились образы трех лиц. Элемент „чеховщины" находился в одном из прототипов... Сны играют для меня исключительную роль... Сцена в гимназии (в романе) написана мною в одну ночь... В здании гимназии в 1918 г. бывал неоднократно. 14 декабря был на улицах Киева. Пережил близкое тому, что имеется в романе...» (ОР РГБ, ф. 218, № 1269, ед. хр. 6, л. 3-5).

О том, с каким напряжением работал Булгаков над второй редакцией пьесы, можно судить по его письму писательнице С. Федорченко от 24 ноября 1925 г.: «...Я погребен под пьесой со звучным названием. От меня осталась одна тень, каковую можно будет показывать в виде бесплатного приложения к означенной пьесе» (Москва. 1987. № 8. С. 53).

В январе 1926 г. Булгаков представил вторую редакцию пьесы в Художественный театр. Текст был переработан и значительно сокращен, из пятиактной пьеса превратилась в четырехактную. Но, как отмечал сам автор, вторая редакция была очень близка к первой по содержанию. По мнению многих специалистов, именно эта редакция должна быть признана канонической, поскольку она более всего отвечала авторским замыслам. Но этот вопрос остается довольно спорным по многим причинам, о которых целесообразнее говорить в специальных исследованиях.

Началась настоящая театральная работа с пьесой, о которой многие ее участники вспоминали с восхищением. М. Яншин (Лариосик): «Все участники спектакля настолько хорошо собственной кожей и нервами чувствовали события и жизнь, которую описал Булгаков, настолько близко и живо было в памяти тревожное и бурное время гражданской войны, что атмосфера спектакля, ритм его, самочувствие каждого героя пьесы рождались как бы сами собой, рождались от самой жизни» (Мастерство режиссера. М., 1956. С. 170). П. Марков: «Когда возвращаешься воспоминаниями к „Дням Турбиных" и к первому появлению Булгакова в Художественном театре, то эти воспоминания не только для меня, но и для всех моих товарищей остаются одними из лучших: это была весна молодого советского Художественного театра. Ведь, по чести говоря, „Дни Турбиных" стали своего рода новой „Чайкой" Художественного театра... „Дни Турбиных" родились из романа „Белая гвардия". Этот огромный роман был наполнен такой же взрывчатой силой, какой был полон сам Булгаков... Он не просто присутствовал на репетициях — он ставил пьесу» (Воспоминания о Михаиле Булгакове. М., 1988. С. 239-240).

Режиссером спектакля был определен И. Судаков. Алексея Турбина репетировал Николай Хмелев, игрой которого впоследствии так был увлечен Сталин, роль Мышлаевского готовил Б. Добронравов. Была привлечена к репетициям молодежь (М. Яншин, Е. Соколова, М. Прудкин, И. Кудрявцев и др.), впоследствии ставшая блестящей сменой великому поколению актеров прошлого.

Но все это было впереди, весною же 1926 г. после напряженных репетиций спектакль (первых два акта) был показан К. С. Станиславскому. Вот сухие, но точные строки из «Дневника репетиций»:

«К. С., просмотрев два акта пьесы, сказал, что пьеса стоит на верном пути: очень понравилась „Гимназия" и „Петлюровская сцена". Хвалил некоторых исполнителей и сделанную работу считает важной, удачной и нужной... К. С. воодушевил всех на продолжение работы в быстром, бодром темпе по намеченному пути» (Москва. 1987. № 8. С. 55). А вот как все это представилось тогдашнему завлиту МХАТа Павлу Маркову:

«Станиславский был одним из самых непосредственных зрителей. На показе „Турбиных" он открыто смеялся, плакал, внимательно следил за действием, грыз по обыкновению руку, сбрасывал пенсне, вытирая платком слезы, — одним словом, он полностью жил спектаклем» (Марков П. А. С. 229).