До февраля

Маме было жалко номер, привычный и красивый, с тремя тройками подряд. Но, как разумный человек, она согласилась с тем, что цифры в номере давно не важны и не видны: их сто лет уже никто не запоминает, не набирает и даже не записывает: просто один раз копипастишь либо просишь себя набрать, забиваешь в контакты, и дальше общаешься с «Дарьей-гр.2812», «Артемом-сантехником» или «Магой-рынок-мясо». А как нормальная тетенька, мама сразу была согласна, что не хочет, чтобы ее номер и номер ее дочери знал тот, кто умеет присылать страшные сообщения и ролики – а тем более умеет эти ролики снимать, а сообщения воплощать в жизнь. И в смерть.

Возможно, хватило бы смены только Аниного номера, но лучше было перебдеть. Вместе с симками Аня купила маме новый телефон и со странным чувством виноватого торжества вновь расплатилась картой Баженова – пока счет не заморозили. Аня предполагала, что это должно произойти вот-вот. Ей почему-то важно было расплатиться этой «визой». Как будто это что-то доказывало – то ли что Аня продолжает жить, даже если владелец карты мертв, то ли что живо «Пламя», под возрождение которого аванс и выдавался.

Аня попробовала придумать красивую формулировку про то, что рукописи «Пламени» не горят даже в убийственном пламени, уничтожившем людей и здания, но получилось так пошло и пафосно, что ее передернуло от омерзения сперва к словам, потом к себе. Люди гибнут, а я словами жонглирую, подумала Аня. С другой стороны, в этом суть литературы: люди гибнут, а мысли нет, если оформлены в правильные и красивые слова, которые хочется хранить и повторять.

Вот только хочется ли мне?

Она вздохнула, проверила мамины телефоны, убедилась, что перенос контактов и приложений завершен, и вынесла новый аппарат на кухню. Мама за неимением телефона пялилась в не потемневшее еще окошко, за которым были детская площадка с недалекой мусоркой. На площадке в течение дня сменялись группы мамашек с укутанными карапузами, вокруг мусорки кипело лайтовое, зато нескончаемое сафари с участием голубей, ворон, кошек и собак, которых время от времени распугивали соседские алкаши. Двор тети Жанны был куда интересней, чем у Марковых, Аня давно это заметила – и в детстве здорово завидовала.

– С наступающим, мамуля, – сказала Аня, чмокнув маму в щеку и вручая телефон.

Мама растерялась:

– Ой, Ань, а я-то приготовить не успела, то есть забрать…

– Успеешь. Три недели еще. Просто без телефона никак, вот я и заранее. Пользуйся. Только в пабликах и всяких открытых сетях имя не свети. У нас, конечно, распространенные, но если с фоткой…

Мама, покивав, осторожно погладила Аню по волосам и спросила:

– Ты как, нормально?

– Да, вполне. На удивление. Иногда даже кажется, что кино смотрю: в жизни-то так не бывает. Что это не я, а героиня. Хотя какая я…

– Ты главная героиня, – сказала мама твердо. – Заканчивай давай. Столько сделала.

– Сколько? – горько спросила Аня. – Ничего же не доделала. Журнала нет и не будет, скорее всего, работы тоже, издательства нет потому что, возвращаться некуда, из универа ушла, даже гада этого не поймала и не помогла, прячусь и трясусь как заяц.

Мама, сделавшая было хищную стойку на словах про университет, ожидаемо переориентировалась:

– Вот не хватало еще тебе этим заниматься! Даже не думай! Для этого обученные люди есть!

– Только не тому обучены, и всё меньше их. А героиня бы поймала. Ладно, мамуль, не боись, не вздумаю.

– Уж надеюсь. Хватит с тебя. Сгорело и сгорело, что теперь-то. А про возвращаться – ну здесь найдем что-нибудь, господи. Или в Москву поедешь, литературу с историей досдашь и поедешь.

– До-о, – сказала Аня, вставая. – Ладно, в новом году разберемся. Он будет простым, счастливым и обнуленным. У себя симку обнулю пока.

Она ушла в комнату, по-турецки села на диван и некоторое время дышала, уткнувшись лбом в кулаки и приходя в себя после разговора. Досдашь. В Москву поедешь. Здесь что-нибудь найдем. Сгорело и сгорело. Как всё легко. Как всё беспросветно. Почему всегда так?

Потому что красота – в глазах смотрящего, а причины и следствия могут меняться местами. Если долго кашлять, можно вызвать и остальные признаки ларингита. Если сутулиться и кривить лицо, настроение упадет. Если ныть, прятаться и считать себя жертвой, обидчик обязательно найдется.

Только я ведь пока не жертва, подумала Аня. Столько людей вокруг – сильных, деятельных, умных, стали жертвами – а я нет. И не стану, быть может, если не захочу.