До февраля

– Ну, не всё, – уклончиво ответила она. – А вот кто-то, кстати, мог запросто в больничку до каникул залечь. По вине вполне конкретных товарищей.

Она перевела обвиняющий взгляд с Паши на Тоболькова. Тот сперва не понял, а потом сказал с предельно доступной ему степенью извинения:

– Были неправы, готовы компенсировать.

– Договорились, – жадно сказал Паша, плюхаясь на сиденье и извлекая телефон. – Все подробности по делу, и сейчас, и потом.

– Воу-воу, – утихомирил его Тобольков, помавая руками. – Ты сперва добра молодца накорми, напои и так далее.

Паша махнул, призывая официанта. Аня, озиравшаяся с любопытством, села и осведомилась:

– А вы разве не заказывали еще?

– Как можно-с без вас-с, – сказал Тобольков. – Чай вот только, для разгона.

– Я угощаю, – объявила Аня торжественно.

– О как, – сказал Паша, а Андрей уточнил:

– Всё кафе?

– С вас начнем, потом посмотрим.

– Посмотри меню сперва, – посоветовал Паша, – тут по ценам не то чтобы столовка универовская.

– А ведь ты давно не был в универовской столовке, – сказала Аня, растирая ладошки, обвиняюще ткнула в него санитайзером и спросила: – Надо?

– Давай. Наследство получила?

– Вроде того. Потом расскажу.

Когда официант ушел, Аня, явно завершив расчеты в уме, отметила:

– В бюджет легко влезаем, а вы говорите «дорого».

– Какой бюджет? – не понял Паша.

– Потом, говорю же. Не отвлекайся.

– Ну да, – согласился Паша и, как и Аня, уставился на Тоболькова в ожидании.

– Строго у вас, – сказал Тобольков. – Короче, пока совсем сенсационных открытий нет, но мы уже на подступах. Слышь, Шрайбикус, это пока офф-ре́корд, потом решим, что можно давать.

Паша, помедлив, выключил запись и отодвинул телефон.

Тобольков, не поленившись, перегнулся через стол и рассмотрел экран. Паша фыркнул. Аня уважительно выпятила губу.

– Короче, где он отсиживался последние дни, не совсем ясно, – начал Тобольков. – Одну ночь точно провел в вашей квартире, следов почти нет, но мы заморочились с собаками, они подтверждают, что Змей был у вас, и это явно не тот раз.

– Я после того раза всё с хлоркой вымыла, – сказала Аня. – А теперь съедем с Софьей вообще.

– А смысл? Впрочем, понимаю. Про остальные лежки пока непонятно, ищем. И вещи его заодно, и технику – у него с собой только два телефона было, а должны быть десятки, плюс ноутбук и гаджеты всякие, он же больной по ним.

А по чему он не больной, подумал Паша, переглянувшись с Аней, но вслух говорить банальности не хотелось.

Официант принес заказы: стейк с диким рисом Тоболькову, острую лапшу Паше, крылышки Ане. Тобольков, дождавшись, пока все приступят, вдумчиво распробовал мясо, кивнул и продолжил, не слишком отвлекаясь от еды:

– Зато в прошлом покопались. В 2016-м его посадили в Омске по 158-й. Чистил дачи там, мелочь какую-то брал, штаны, польта, прости господи, старые, чуть ли не варенье. Три поселка обнес, пока у местных терпелка не кончилась и не заявили. Почти сразу его и взяли, дали три года: он там в паре мест технику подломил, телевизор, ноутбук, рухлядь, но оценочная стоимость на крупный размер потянула. Так бы штрафом отделался.

– Может, он сам сесть хотел, – пропыхтел Паша, утирая салфеткой пот с лица и шеи: лапша оказалась испепеляющей.

– Может, – согласился Тобольков. – Его как раз по новой искать стали, вот и свалил в регион, где не светился, и спецом пошел по ненасильственной. Или просто нравилось за казенный счет жить – у сидельцев, которые с юных лет по зонам, такое бывает. Но характерно, что он не как рецидивист сел и не по нынешним документам. А как Новиков Василий Петрович, уроженец Кургана. Ни до того, ни после того он как Новиков нигде не светился.

– Этот паспорт ему тоже Морозов сделал? – спросил Паша.

Тобольков уставился на него и спросил:

– Что значит «тоже»?

– Ладно, – сказал Паша. – Слушаем дальше.

– Что ладно-то? Тебе про Морозова кто напел?

Паша нацедил себе чаю и глотнул. Тобольков хмуро сказал:

– Ты смотри, поаккуратнее с идеями. Мы найдем, где документы брал, потянется ниточка. Хочешь, чтобы и к тому, кто инфу сливает, потянулась?

– А совсем к прошлому потянется? – вмешалась Аня, быстро дожевав очередное крылышко. – Откуда он вообще взялся, настоящее имя, почему такой вырос?

– Когда, где и почему рукопись свою навалял, – добавил Паша.

Тобольков, пожав плечами, сказал:

– А разница-то? Тут важно скорее, где и когда научился – удушениям, ножевому бою, технической разведке. В этом покопаемся.

– Думаете, не сам? – спросил Паша.

– Ты только без поспешных выводов давай, тем более публичных. Может, и сам. Но ты, Маркова, видела же: маньяк он постольку поскольку. Почерк и любимые способы налицо, но выраженного профиля, навязчивой идеи и прочей хрени у него не было. Просто нравилось убивать.

– Мало ли кому что нравится, – не сдавалась Аня. – Причина-то должна быть, хотя бы первичная.

– Маркова, любое умышленное убийство происходит по совпадению трех причин: убийца хочет убить, может убить, и ему нравится убивать. Всё. Больше ничего не надо. Чего ржешь?

– Она мне ровно это говорила, – сказал Паша. – И про войну еще.

Тобольков, глотнув чаю, будто подытожил: