До конца жизни

«А Иордан-река течет быстро, берега же имеет — по ту сторону крутые, а по эту пологие; вода же очень мутная и сладкая для питья, и нельзя насытиться, когда пьешь воду эту святую, и живот от нее не болит. Во всем похож Иордан на реку Сновь — и по ширине, и по глубине, и извилисто течет и быстро очень, как и Сновь-река. Глубиною же четыре сажени, в середине, как я сам измерил и испробовал, сам, говорю, ибо переправлялся вброд по ту сторону Иордана, долго ходил по берегу его; в ширину же Иордан, как Сновь в устье. И есть по этой стороне Иордана, при заводи той, как бы небольшой лесок, деревья невысокие, на вербу похожие, выше заводи, на берегу Иордана лозняк, но не такой, как наша лоза, а как будто на кизил похожа; есть и тростника много. Прибрежные луга у Иордана, как у Снови-реки. Зверя много, и свиньи дикие без числа, и леопарды, и львы…»

Еще в студенческие годы читал Захарий Степанович «Житие и хождение Даниила, Русской земли игумена», читал и думал, что раз в XII веке упоминают о его родной Сновь-реке, то, значит, жили в то время да, наверное, и раньше по ее берегам какие-нибудь племена, скифские или славянские. Сколько раз за свою жизнь собирался Захарий Степанович приехать домой в Займище и раскопать знаменитую Маковую гору на самом берегу Снови, где, по его догадкам, мог быть могильник.

Но как-то так вышло, что занимался Захарий Степанович совсем другими веками: Древней Грецией, Пелопонесскими войнами, Периклом. Носило его по заграничным странам, неведомым речкам и пустыням, чужим народам, а до Снови-реки руки не доходили. Видел он и Иордан-реку и во многом согласился с игуменом Даниилом: что и по ширине, и по извилистому течению она такая же, как Сновь. Но многое показалось ему и совсем иным, и чем больше он находил различий, тем сильнее тянуло его домой…

И вот в этом году, дождавшись лета, Захарий Степанович наконец собрался. Да и некуда было уже откладывать: чувствовал, что еще год-два — и ни в какие экспедиции он больше не выберется. В институте Захарий Степанович объявил, что на этот раз поедет один без помощников, без чужих людей, которые лишь мешали бы его, наверное, последней встрече с родным селом, с родною Сновь-речкою.

Сотрудники немного удивились такому его решению, но потом оставили в покое, занятые своими летними делами: кто отпуском, кто экспедицией.

И все же уехать одному Захарию Степановичу не удалось. В самый последний момент за ним увязалась студентка второго курса Надя Абрамова. Захарий Степанович долго ее отговаривал и даже пробовал припугнуть, что копать могильник на жаре, на солнцепеке дело нелегкое. Но Надя оказалась настойчивой, и он по своей старческой доброте согласился, хотя и расстроился, что уже с самого начала все получается не так, как он хотел…

До Чернигова они с Надей ехали поездом. Дальше до Щорса надо было добираться автобусом, а потом пять километров пешком. Но Захарий Степанович еще в Москве решил поехать по-иному. Он повел Надю к Десне на пристань, где в летнее время обычно стояли небольшие катерки и самодельные моторные лодки. На них по Десне и ее притокам приезжали в Чернигов из районных городков и сел дачники и местные жители. Захарий Степанович надеялся, что кто-нибудь будет и с Займища.

Им долго не везло. Лодки и катерки по большей части шли лишь до Седнева или вообще торопились совсем в другую сторону вниз по Десне к Киеву.

Захарий Степанович совсем уже было потерял надежду и хотел возвращаться назад на автобусную станцию, но Надя уговорила его поискать еще немного, и вскоре они действительно все-таки набрели на одного займищанца, высокого худощавого парня в потертых джинсах и выгоревшей цветастой рубашке. Парень быстро согласился довезти Захария Степановича и Надю до Займища. Видно, он соскучился один в поездке и теперь был даже рад попутчикам и особенно, конечно, Наде, у которой тут же забрал рюкзак и начал укладывать его в лодке под сиденьем.

— Ты чей будешь? — поинтересовался Захарий Степанович.

— Григория Полевика внук, — ответил парень. — А вы что, знаете здесь кого?

— Знаю, — вздохнул Захарий Степанович. — Дед-то жив еще?

— Жив.

— А бабка Серафима?

— Бабка нет. Умерла, когда я еще на первом курсе был.

— А-а-а…