До последнего солдата

Погрузка раненого и троих бойцов группы показалась ему целой вечностью. Еще медленнее давался разворот на небольшом пятачке, за которым чернела какая-то низина. Был момент, когда он чуть не загнал в нее машину, с ужасом понимая, что выбраться оттуда они уже вряд ли смогли бы. И буквально взмолился, когда опасное место удалось проскочить.

«А ведь раньше в подобных ситуациях ты вел себя хладнокровнее», – Андрей так и не понял: сказал он это, переключая рычаг скоростей, вслух, или только подумал.

– Но сначала попробуем поджечь ту, другую машину, – бросил усевшемуся рядом с ним с автоматом на изготовку Кремневу. – Чтобы не устраивать потом гонок.

– Время потеряем.

– Поджечь! – приказал капитан, не теряя времени на объяснения. – Только без пальбы.

Кремнев не сомневался, что приказ о поджоге машины был отдан ему, но почему выполнять его принялся сам Беркут, этого он понять не мог. Услышав его «Подстраховывай!», он ответил:

– Подстрахую, терять нам теперь уже действительно нечего.

Тем временем Беркут резко затормозил у второй немецкой машины. Кабина к кабине. Дверца уже предусмотрительно открыта. Водитель-немец тоже открыл свою, пытаясь выяснить, что понадобилось. Спрыгнув с подножки, капитан обогнул передок, захватил его грудь, рванул на себя, и пытавшийся было закричать водитель ощутил между зубами лезвие кинжала. Это было последнее, что он смог ощутить.

– Чего стоишь? – незло упрекнул замершего рядом с упавшим, хрипящим немцем Кремнева. – Капот. Зажигалка.

И, не дожидаясь, пока лейтенант опомнится, сам рванулся к капоту, выхватил из кармана брюк зажигалку, поводил ее пламенем по мотору. Но огоньки то вспыхивали, то угасали. Мотор был исправлен, ухожен, к тому же мороз…

– Божественно, – рванул из-под руки автомат. – Ты тоже очередь по мотору – и догоняй, – и первым прошелся свинцом по приборной панели.

– На кой черт далась тебе эта машина?! Мы потеряли время! – крикнул лейтенант, уже на ходу вскакивая на подножку и с трудом просовывая свое грузное тело в кабину.

– Но потеряли бы еще больше, если бы они рванулись за нами в погоню, – неожиданно спокойно, словно ничего не произошло, ответил Беркут.

– Но теперь они изрешетят нас.

– Прикрой дверцу. Не выношу сквозняков.

– И что дальше? – не мог успокоиться Кремнев, который сейчас очень напоминал ему ефрейтора Арзамасцева: тот тоже возмущался после каждого его слишком рискованного нападения на немцев. – Куда уводит эта дорога, на которой, очевидно, полно немчуры?

– Дальше будем действовать, исходя из обстоятельств, – невозмутимо молвил капитан.

Кремнев удивленно посмотрел на него, откинулся на спинку, поправил лежащий на коленях автомат и виновато проговорил:

– Извини, капитан, кажется, я веду себя, как необстрелянный салага-мокроносик.

– Не надо самоистязаний. Я тоже смертельно устал.

– Зато теперь я понимаю, почему ты с таким пристрастием выспрашивал, профессиональный ли я разведчик.

– Из чистого любопытства.

– Но о том, что сам – профессионал от разведки, почему-то скромно умолчал.

– Скорее «от диверсий», – мрачновато ответил Беркут. – Чистая разведка – это не по мне. А профессионализм определяется в деле, во время рейда по тылам. Причем каждый раз заново. Правда, не всякий раз получается убедительно, тем не менее…

31

К Каменноречью они подъехали по шоссе. Двое немцев, гревшихся у костра, разведенного между крайними, лежащими уже на склоне долины каменными глыбами, приподнялись со своих мест, однако останавливать машину не стали, решив, что прибыло подкрепление. Они слышали стрельбу, разгоревшуюся недавно чуть ниже по течению реки, поэтому не удивились бы, если бы командование захотело усилить посты.

– Нужно было оставить машину, – тихо проговорил лейтенант, приоткрывая дверцу. – И пробиваться через плавни.

– Не отвлекайся на разговоры, – сквозь полусжатые зубы проговорил капитан. – Лучше приготовся к рукопашной.

Беркут знал, что на ночь немцы отводят основные силы к деревне. Держать такую массу людей на морозе посреди камней и скал не было смысла. Оставались только посты. Но и они отходили вечером к краю плато, к долине, где легче блокировать этот речной полуостров. К тому же немецкое командование поняло, что русские вовсе не собираются прорываться ни в левобережные леса, ни на правый берег. И до поры это облегчало ему жизнь.

– Часовой, ко мне! – крикнул капитан по-немецки, как только машина приблизилась к проезду. Теперь он был освобожден от каменного заграждения, очевидно, немцы готовились применить танки.

Темная фигурка возникла рядом со скалой, как бы созданной природой специально для въездной арки, которую, однако, никто не удосужился достроить.

– Я сказал: «Ко мне»! – резко повторил Беркут.

Решив, что это приехал с инспекцией кто-то из старших офицеров, солдат, спотыкаясь о камни и путаясь в полах шинели, заторопился к машине. Но как только он оказался возле кабины, Андрей рванул его за висевший на шее автомат, притянул к себе и, приставив ко рту пистолет, приказал:

– Спокойно. Отвечать только на мои вопросы. Ты здесь один?