До самого рая

В этом году в День памяти мне было особенно одиноко. В здании стояла тишина. На следующий день после Нового года наших соседей забрала полиция, и хотя они никогда не были громкими, оказалось, что шумели они больше, чем я думала, потому что без них у нас в квартире стало очень тихо. Накануне я заглянула в конверт, в котором лежали записки мужа, и обнаружила новую, написанную тем же почерком на очередном клочке бумаги. “Буду ждать тебя”, – говорилось в ней, и больше ничего.

Как это часто бывает, я стала мечтать, чтобы дедушка был жив или чтобы у меня хотя бы была одна из последних его фотографий, на которую я могла бы смотреть, представляя, что говорю с ним по-настоящему. Но такой фотографии у меня не было и никогда не будет, и мысль об этом так меня расстроила, что я встала и начала ходить по комнате, и вдруг квартира показалась мне настолько маленькой, что дышать стало невозможно, и я взяла ключи, сбежала вниз по лестнице и вышла на улицу.

Площадь была такая же оживленная, как всегда, как будто это вовсе и не День памяти, и когда я присоединилась к толпе, мне стало спокойнее. С этими людьми я чувствовала себя не такой одинокой, хотя мы оказались вместе как раз по той причине, что были совсем одни.

Я часто приходила на Площадь с дедушкой, когда он был жив. В то время здесь в северо-восточном углу собирались рассказчики – это было любимое место дедушки, куда он приходил почитать на свежем воздухе, когда был моложе. Как-то он сидел на одной из деревянных скамеек – они тогда стояли по всей Площади – и ел сэндвич со свиньей и яйцом, но вдруг на плечо ему прыгнула белка, выхватила сэндвич из рук и убежала.

По дедушкиному выражению лица я поняла, что история должна быть смешной, но ничего смешного я в ней не видела. Он посмотрел на меня и быстро добавил: “Это было до того”, – то есть до эпидемии 52 года, которая началась после того, как первые заболевшие заразились от белок, и привела к уничтожению всех белок в Северной Америке.

Как бы то ни было, на Площадь мы с дедушкой ходили в основном для того, чтобы послушать рассказчиков. Обычно они собирались по выходным, но иногда и в будние дни по вечерам, чтобы люди могли прийти послушать их после работы. Они состояли в гильдии, как объяснил мне дедушка, а это означало, что заработок они делили между собой и договаривались, чтобы на Площади никогда не было больше трех рассказчиков одновременно. Слушатели приходили в определенное время – скажем, в 19:00 по будням и в 16:00 по выходным – и платили либо талонами, либо монетами. Оплаты хватало на тридцать минут, поэтому каждые полчаса кто-нибудь из помощников рассказчика обходил аудиторию с ведерком, и если слушатель хотел остаться, то вносил плату еще раз, а если хотел уйти, то уходил.

Разные рассказчики специализировались на разных жанрах. Любители романтики шли к одному человеку, сказок – к другому, рассказов о животных – к третьему, истории – к четвертому. Рассказчики считались серыми торговцами. Это значило, что правительство выдавало им лицензию, такую же, как столярам и пластмассникам, но контролировало их гораздо строже. Они были обязаны представлять все свои рассказы в Информационный отдел для утверждения, рядом с ними всегда дежурили Мухи, а некоторые из них считались особенно опасными. Я помню, как однажды пошла на представление с дедушкой, а он ахнул, когда увидел рассказчика.

– Что случилось? – спросила я.

– Рассказчик, – прошептал он мне на ухо. – В годы моей молодости он был очень известным писателем. Надо же, до сих пор жив.

Рассказчик – хромой старик – сел на свой стульчик, а мы устроились вокруг прямо на земле, на подстилках или полиэтиленовых пакетах, которые принесли из дому. “На себя не похож”, – пробормотал дедушка, и действительно, с лицом рассказчика было что-то не то, как будто у него вырезали целый кусок челюсти слева; то и дело он подносил к губам носовой платок и вытирал слюну, стекавшую по подбородку. Но как только я привыкла к его манере речи, его история – о мужчине, который жил здесь, на этом самом острове, на этой самой Площади, двести лет назад и который отказался от огромного семейного богатства ради любви и уехал в Калифорнию, хоть его близкие и были убеждены, что его ждет предательство и разочарование, – оказалась такой захватывающей, что я даже перестала слышать жужжание паривших над нами Мух, такой захватывающей, что даже сборщики денег забыли про обход публики, и только когда прошел целый час, рассказчик откинулся на спинку стульчика и сказал: “А на следующей неделе я расскажу вам, что было дальше”, – и все, даже дедушка, разочарованно вздохнули.

Через неделю мы с большой группой слушателей собрались в ожидании рассказчика и прождали его очень долго, пока наконец не подошла другая рассказчица и не сказала, что ей очень жаль, но у ее коллеги началась страшная мигрень и сегодня он не придет.

– А на следующей неделе? – громко спросил кто-то.

– Не знаю, – ответила женщина, и даже я понимала, что она напугана и нервничает. – Но сегодня выступают еще три отличных рассказчика, и вы можете послушать их.