До самого рая

– Это трудно объяснить, – медленно сказал он. – Одна из причин в том, что в те времена изолировали только зараженного человека, а не всю его семью, и некоторые считали, что разлучать людей с их семьями жестоко.

– А, – сказала я, подумала об этом и добавила: – Я бы не захотела расставаться с тобой, дедушка.

Он улыбнулся.

– И я бы ни за что не расстался с тобой, котенок, – сказал он. – Поэтому подход изменился, и теперь людей отправляют в центры целыми семьями.

Мне не нужно было спрашивать, что происходит в центрах, потому что я это знала и так: там умирают. Но по крайней мере умирают в чистом, безопасном и хорошо оборудованном месте, где есть школы для детей и спортивные площадки для взрослых, а когда людям становится совсем плохо, их отвозят в центральную больницу, белую и сверкающую, и врачи и медсестры ухаживают за пациентами до самого конца. Я видела фотографии центров по телевизору, и в нашем учебнике тоже были фотографии. На одной из них, снятой в Харт-Маунтин, смеющаяся молодая женщина держит на руках маленькую девочку, которая тоже смеется; на заднем плане виден их домик, перед которым растет яблоня. Рядом с женщиной и девочкой стоит врач, и хотя она полностью одета в защитный костюм, видно, что и она смеется, а ее рука лежит у женщины на плече. Посещать людей, живущих в центрах, запрещалось в целях безопасности, но отправиться туда вместе с больным мог кто угодно, и иногда в центры переезжали целые семьи, включая дальних родственников: матери, отцы и дети, бабушки и дедушки, тетки и дядья, двоюродные братья и сестры. Сначала переселение в центры было добровольным. Потом оно стало обязательным, и не все были с этим согласны: дедушка говорил, что людям не нравится, когда им указывают, что делать, даже если это на благо их сограждан.

Конечно, к тому моменту – это было в 2075-м – в центрах было меньше людей, потому что эпидемию почти удалось локализовать. Иногда я смотрела на фотографию в учебнике и жалела, что сама не живу в одном из таких центров. Не потому, что я хотела заболеть или хотела, чтобы дедушка заболел, а потому, что там очень красиво, вокруг яблони и широкие зеленые поля. Но мы бы никогда туда не поехали – не только потому, что нам не разрешали, но и потому, что дедушка был нужен здесь. Вот почему мы не переселились в центр, когда я болела, – дедушке нужно было находиться рядом со своей лабораторией, а ближайший центр на острове Дэвидс, далеко к северу от Манхэттена, что слишком неудобно.

– У тебя еще остались вопросы? – спросил дедушка с улыбкой.

– Нет, – сказала я.

Это было в пятницу. В следующий понедельник я пошла в школу, и вместо нашей учительницы у доски стоял какой-то незнакомец – невысокий темнокожий мужчина с усами.

– А где мисс Бетесда? – спросил кто-то.

– Мисс Бетесда больше не работает в этой школе, – сказал он. – Я ваш новый учитель.

– Она заболела? – спросил кто-то другой.

– Нет, – ответил новый учитель. – Но она больше здесь не работает.

Не знаю почему, но я не сказала дедушке, что мисс Бетесда пропала. Я ничего не сказала ему, хотя мисс Бетесду больше никогда не видела. Позже я узнала, что центры, видимо, все-таки не были похожи на фотографии в учебнике. Это было в 2088-м, в начале второго восстания. В следующем году повстанцы были окончательно разгромлены, а репутация и статус дедушки восстановлены. Но к тому времени было слишком поздно. Дедушки уже не было в живых, и я осталась одна с мужем.

На протяжении многих лет я время от времени думала о центрах перемещения. О них рассказывали по-разному – что из этого правда? За несколько месяцев до того, как дедушку убили, перед нашим домом начались протестные марши: люди несли большие фотографии, которые, по их словам, были сделаны в центрах. “Не смотри, – говорил мне дедушка в тех редких случаях, когда мы выходили из дому. – Отвернись, котенок”. Но иногда я все-таки смотрела, и люди на фотографиях были такие изуродованные, что даже уже на людей не были похожи.

Но я никогда не думала, что дедушка плохой. Он делал то, что нужно было делать. И он заботился обо мне всю мою жизнь. Не было никого, кто относился бы ко мне лучше, никого, кто любил бы меня больше. Мой отец был не согласен с дедушкой; не помню, как я узнала об этом, но я знала. Он хотел, чтобы дедушку наказали. Это странно – мой собственный отец хотел, чтобы его отца посадили в тюрьму. Но это не меняло моего отношения к дедушке. Отец оставил меня, когда я была маленькая, а дедушка всегда был рядом. Я не понимала, как человек, который бросил своего ребенка, может быть лучше того, кто лишь пытался спасти как можно больше людей, даже если при этом он совершал ошибки.

В следующую субботу мы, как всегда, встретились с Дэвидом на Площади; он снова предложил пойти в Центр, и на этот раз я согласилась, потому что стало уже очень жарко. Мы прошли восемь с половиной кварталов на север очень медленным шагом, чтобы снизить нагрузку на охлаждающие костюмы.