До самого рая

Я постоянно думаю о дедушке, и все же есть два дня в году, когда я думаю о нем больше всего. Первый – двадцатое сентября, когда его убили. Второй – четырнадцатое августа, когда его у меня отняли; это был последний день, который я провела с ним, и хотя я знаю, что это прозвучит странно, день нашего расставания был для меня еще тяжелее, чем сам день его смерти.

В ту субботу я была с ним. Он пришел ко мне в квартиру, которая раньше была наша, а теперь моя с мужем. Мы поженились только четвертого июня, и из всех непривычных и трудных для меня особенностей брака самым непривычным и трудным оказалось не видеть дедушку каждый день. Ему выделили крошечную квартирку недалеко от восточной границы зоны, и в течение первых двух недель замужней жизни я каждый день после работы шла к его дому и ждала его возвращения на улице – иногда по нескольку часов. Каждый раз он улыбался и качал головой.

– Котенок, – говорил он, гладя меня по волосам, – ты никогда не привыкнешь к новой жизни, если будешь приходить сюда каждый вечер. Да и твой муж будет волноваться.

– Нет, не будет, – говорила я. – Я сказала ему, что иду к тебе.

Тогда дедушка вздыхал.

– Пойдем, – говорил он, и я поднималась с ним наверх, он ставил на пол портфель и наливал мне стакан воды, а потом провожал меня домой. По дороге он расспрашивал меня о том, как дела на работе, как поживает мой муж и удобно ли нам в квартире.

– Я так и не могу понять, почему ты должен был переехать, – говорила я.

– Я уже объяснял, котенок, – мягко отвечал дедушка. – Потому что это твоя квартира. И потому что ты теперь замужем – не будешь же ты вечно жить со своим старым дедом.

По крайней мере, выходные мы с дедушкой по-прежнему проводили вместе. Каждую пятницу мы с мужем приглашали его на ужин, и они обсуждали сложные научные вопросы, так что я переставала что бы то ни было понимать в их разговорах уже через десять минут. А по субботам и воскресеньям мы с дедушкой были вдвоем. Ему тогда приходилось очень тяжело – полтора месяца назад повстанцы захватили столицу и теперь проводили масштабные митинги, обещая вернуть всем гражданам доступ к технологиям и наказать главных сторонников режима. Меня эти новости тревожили, потому что дедушка был частью режима. Я не знала, был ли он в числе его руководителей, но знала, что он важный человек. Правда, пока что ничего не происходило – разве что новое правительство ввело комендантский час с 23:00. В остальном жизнь продолжалась точно так же, как раньше. Я уже начала думать, что и в дальнейшем ничего не изменится, потому что в первое время, в сущности, ничего не менялось. Для меня не имело значения, кто управляет государством: я просто гражданка и останусь ею в любом случае, и не мое это дело – беспокоиться о таких вещах.

В ту субботу, четырнадцатого августа, был обычный день. Было очень жарко, и поэтому мы с дедушкой встретились в 14:00 в Центре и сходили на концерт струнного квартета. Потом он купил молочный лед, и мы сели за столик и стали есть его маленькими ложечками. Дедушка спросил, как дела на работе и нравится ли мне доктор Уэсли, который много лет назад работал у него. Я сказала, что работа мне нравится и что с доктором Уэсли мне нормально; и то и другое было правдой, и дедушка кивнул.

– Хорошо, котенок, – сказал он. – Я рад это слышать.

Мы еще немного посидели в кондиционированном помещении, а потом дедушка сказал, что самая сильная жара прошла, а значит, можно сходить на Площадь и посмотреть, что там предлагают торговцы, – иногда мы заглядывали туда перед тем, как я возвращалась домой.

Мы были всего в трех кварталах от северного выхода на Площадь, когда рядом с нами затормозил фургон и из него вылезли трое мужчин в черном.

– Доктор Гриффит, – сказал один из них, и дедушка, который положил руку мне на плечо и остановился, когда увидел приближающийся фургон, теперь взял мою ладонь, стиснул ее и повернул меня лицом к себе.

– Мне надо поехать с этими людьми, котенок, – спокойно сказал он.

Я ничего не понимала. Мне казалось, что я упаду в обморок.

– Нет, – сказала я. – Дедушка, нет.

Он похлопал меня по руке.

– Не волнуйся, котенок, – сказал он. – Со мной все будет в порядке. Я обещаю.

– Ну? – сказал второй мужчина, но дедушка к нему не повернулся.

– Иди домой, – прошептал он мне. – Осталось всего три квартала. Иди домой, скажи мужу, что меня забрали, и не волнуйся, хорошо? Я скоро вернусь.

– Нет, – сказала я, и дедушка, подмигнув мне, забрался на заднее сиденье фургона. – Дедушка, нет, – сказала я. – Нет, нет!

Он посмотрел на меня, улыбнулся и начал что-то говорить, но мужчина, который сказал “ну”, захлопнул дверцу, все трое устроились на переднем сиденье, и фургон уехал.

Теперь я уже кричала, и хотя кто-то останавливался посмотреть на меня, большинство проходило мимо. Я побежала за фургоном, но было уже слишком поздно: сначала он ехал на юг, потом свернул на запад, и было так жарко, что я бежала очень медленно, потом споткнулась, упала и долго сидела на тротуаре, раскачиваясь взад-вперед.