До седьмого колена

Юрий хотел удивиться (какое еще солнышко посреди ночи?), но тут и сам заметил, что небо на востоке понемногу наливается бледной предрассветной синью, и понял, что ночь прошла. Темнота понемногу превращалась в серенькие сумерки, насекомые в траве давно умолкли, а вокруг, будто на проявляющейся фотографии, начали возникать из темноты очертания домов, заборов, грядок и плодовых деревьев – словом, дачного поселка, в котором обосновался господин главный редактор с семейством. Тогда Юрий закурил, дал прикурить Светлову и, привалившись голым плечом к балясине перил, стал бездумно дожидаться рассвета, как это десятки раз бывало с ним раньше.

Он не заметил, как задремал, и проснулся оттого, что его осторожно трясли за плечо. Открыв глаза, Юрий увидел, что вокруг уже совсем светло, хотя солнце еще не взошло. Трава под забором была седой от росы, небо светилось жемчужным с зеленоватым отливом светом; рядом с Юрием стоял Светлов, уже не голый, а в джинсах и просторной майке с коротким рукавом. В руке Дмитрий держал мобильный телефон. Лицо у него было осунувшееся после бессонной ночи и какое-то перевернутое, будто господин главный редактор только что получил ужасное известие.

– Что случилось? – спросил Юрий, моментально приходя в себя и вскакивая.

Он тут же охнул и застыл, боясь пошевелиться: избитое, усталое, затекшее от сна в неудобной позе тело отозвалось на слишком резкое движение вспышкой боли. Светлов подождал, пока его отпустит, и сказал:

– Одевайся, кофе уже на столе. Мне только что звонил Одинцов. Этой ночью по дороге в Шереметьево взорвался автомобиль Медведева.

– Елки-палки, – сказал Юрий. – Жалко, он показался мне приличным человеком.

– Быть и казаться – не одно и то же, – сказал Светлов. – Кстати, они уже установили, что на переезде под поезд попала именно твоя машина. Одинцов спрашивал, не знаю ли я, куда ты подевался. Они никак не могут понять, куда пропало тело. По их твердому убеждению, тело должно быть, а его нету.

– И что ты ему сказал? – спросил Юрий.

– Сказал, что машину, наверное, угнали, а ты скорее всего до сих пор мирно спишь у себя дома.

– А он?

– А он сказал, что это вряд ли, и больше ничего не пожелал уточнять.

– Ага, – кисло сказал Юрий, припомнив драку в подъезде и обещание пенсионерки Марьи Трофимовны вызвать милицию.

Если старуха сдержала свое обещание (а она его, конечно же, сдержала!), приехавшие по вызову менты наверняка обнаружили очень интересную картину, украшенную, помимо всего прочего, трупом профессионала по кличке Сохатый. У них, должно быть, возникла масса вопросов к главному герою ночной потасовки в подъезде, и Юрий понял, что сейчас ему следует держаться как можно дальше от майора Одинцова и его коллег. Он еще обдумывал это, попивая кофе на просторной веранде дачи, когда по ступенькам крыльца застучали торопливые шаги множества ног. Побледневший Светлов шагнул к дверям, но его отшвырнули с дороги, как котенка, и на веранду, больше не таясь, с грохотом ввалилась целая орава автоматчиков в касках и бронежилетах. Мгновенно прозревший Юрий вскочил, опрокинул переднего ударом кулака в самую середку черного трикотажного рыла, швырнул в остальных тяжелым табуретом и бросился к окну, но его схватили сзади за одежду, повалили, защелкнули на запястьях наручники, быстро и очень профессионально намяли бока, а затем, рывком поставив на ноги, прикладами погнали на улицу, где дожидался крытый автофургон с решетками на окнах.

* * *

– Наручники снимите, – потребовал Юрий. – Что за ерунда? Я бы сам приехал, если бы вы позвали по-человечески... Или это ваша фирменная манера доставлять свидетелей на допрос? Не зря вас все-таки народ не любит.

– Народ не любит нас за то, что мы ему мешаем окончательно свихнуться, все разворовать, пропить и перерезать друг другу глотки по пьяной лавочке, – спокойно возразил Одинцов. – Непопулярная у нас профессия. И вдобавок очень опасная. Приедешь, бывает, пригласить свидетеля на допрос, а он тебе кулаком по морде, а потом еще и табуретками швыряется. Вы омоновцу нос сломали, между прочим. И еще у одного здоровенный кровоподтек на локте от вашей табуретки, у него рука не сгибается – телесные повреждения средней тяжести...

– На больничный пускай идет, – огрызнулся Юрий. – Меньше грехов на душу возьмет, пока будет дома перед телевизором водку пивом запивать, страж порядка... Ушибли его! Жалко, что зашибить не получилось! Тоже мне, ОМОН! Ему дали в рыло, а он и покатился...

– Это называется оказание сопротивления при задержании, – сказал Одинцов. – Очень, между прочим, отягчает.

– А кто сказал, что это было задержание? – удивился Юрий. – Они, во всяком случае, ничего не говорили. Откуда я мог знать, кто это? Камуфляж сейчас на любом углу купить можно, чтоб вы знали. Вы снимете с меня наручники или будете ждать, пока у меня руки отсохнут? Учтите, я вас тогда ногами запинаю. Без проблем, понятно?