До седьмого колена

Ведя машину по плоскому дну карьера, он снова попытался просчитать возможные варианты. На самом деле уйти из-под удара ничего не стоило, нужно было только купить билет на ближайший рейс и улететь из Москвы куда-нибудь подальше – желательно за границу, куда Туча, не имевший теперь не только паспорта, но даже и справки об освобождении, наверняка не сумеет дотянуться своими костлявыми лапами. Но тогда пришлось бы слишком многое бросить, пустить на самотек, оставить на произвол судьбы. Бросать дело, которое создавалось долгие восемь лет практически на пустом месте, Анатолию Шполянскому было жаль. И еще одно соображение не давало ему просто махнуть на все рукой и пуститься наутек: Туча изменился, и никто из них не знал, насколько велики были произошедшие с ним изменения. За восемь лет, проведенных в колонии особого режима, в компании отпетых воров и убийц, он мог обзавестись навыками и знакомствами, о которых все они, и даже многоопытный по части криминала Кастет, имели лишь самое смутное представление. Как знать, не обеспечили ли его новые знакомые целым чемоданом поддельных документов? Как знать, не помогает ли ему какая-нибудь крупная группировка из тех, о которых Кастет обыкновенно рассказывает вполголоса, все время оглядываясь при этом через плечо? Так что сбежать за границу еще не означало спастись...

«Какая чепуха, – с тоской подумал Шполянский, подгоняя свой джип к тем двум, что стояли посреди карьера. – Что стало с моими мозгами, о чем я думаю? Туча... Да плевать на него! Если я брошу банк и сбегу за бугор вот эти двое, что стоят сейчас в сторонке и смотрят то на меня, то на часы, сами меня разыщут и закопают в лучшем виде. Не имею я права бежать, вот в чем беда! Я не имею, и они тоже не имеют... А как было бы славно – просто улететь и ни о чем не думать!»

Он выключил двигатель, бросил на сиденье мобильный телефон и вылез из машины. Песок мягко подался под его обутыми в сверкающие черные туфли ногами. От него вверх поднимался сухой пыльный жар, и Шполянский подумал, что карьер больше похож на сковородку, чем на чашу. Еще ему подумалось, что на закате, когда небо окрашивается в багровые тона, это уютное местечко должно напоминать уголок ада – там, наверное, такие же бесплодные, безрадостные ландшафты, и дела среди этих ландшафтов творятся ничуть не более веселые, чем то, ради которого они здесь собрались.

– Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались, – вторя его мыслям, мрачно продекламировал Кастет, когда Шполянский подошел к ним и обменялся с ними рукопожатиями.

– Ты можешь не паясничать? – негромко спросил Косолапый. Он выглядел бледным и осунувшимся, широкие плечи непривычно сутулились, сигарета в руке мелко дрожала. – Нашел время дурака валять!

– Ну, другого времени у нас может просто не быть, – заметил Кастет. – Наш приятель не шутит. Если не веришь мне, спроси у Далласа.

– Прекрати, Константин, – сказал Шполянский. – Ей-богу, без тебя тошно. Слушайте, братцы, я вот тут по дороге подумал... А не рвануть ли нам в самом деле в разные стороны? Черт с ними, с делами, своя шкура дороже!

– Я тебя не узнаю, – мрачно сказал Медведев, характерным жестом потирая подбородок. – Признаться, я рассчитывал, что ты со своими хвалеными мозгами предложишь что-нибудь более конструктивное.

– Совсем ополоумел с перепугу, – поддержал его Кастет. – Что ты, Толя, что ты, родной? Куда мы побежим? Куда ты побежишь, чудак? Ты что, забыл, чьи бабки в твоем банке крутятся, как в стиральной машине? Если мы разбежимся, все остановится, бабки накроются медным тазом, и знаешь, что тогда с нами сделают? От этих людей, Толя, не спрячешься, они нас и на том свете достанут.

– Да знаю я, – с огромной досадой процедил Шполянский, – можешь не напоминать. Черт, знал ведь я, что нельзя с тобой связываться!

– Почему со мной? – удивился Кастет. – С нами! Каждый из нас, Толик, имеет с этой схемы свой кусок хлеба с маслом. Если бы ты со мной когда-то не связался, тебя бы сожрали в самом начале твоего славного трудового пути. И косточек бы не выплюнули, поверь. Рука руку моет, Толик, и не плюй в колодец, а паче того – не мочись против ветра. Соскакивать нам нельзя, ехать надо, пока везет. И потом, от кого ты бегать собрался? Тоже мне, всадник без головы... Было бы кого бояться!

– Ты это и раньше говорил, – напомнил Шполянский. – Кричал, что закопаешь Тучу раньше, чем он приблизится к кому-нибудь из нас на пушечный выстрел. Вот иди теперь, расскажи об этом Далласу, ему должно понравиться.

Кастет зашипел сквозь зубы, как от сильной боли, и трясущимися от злости руками полез в пачку за сигаретой.

– Кончайте, – брезгливо кривя лицо, сказал Косолапый. – Срамно вас слушать, ей-богу. Расскажи лучше, что ты узнал, – обратился он к Кастету.

Кастет несколько раз глубоко вдохнул и резко выдохнул, успокаиваясь, закурил и покачал головой.

– Ничего нового, – сказал он. – О том, что его убили, второй день кричат и по телевизору, и по радио. Убили зверски, вместе с женой... Вы все это знаете.

– Ты обещал узнать подробности, – напомнил Косолапый.