Добро Пожаловать На Темную Сторону (ЛП)

Глава двадцать шестая

Луиза

Игра была окончена, как и мои отношения с Риисом, к сожалению или к счастью. Он взглянул на меня после игры, на мой распухший рот и раскаявшиеся глаза и понял.

— Хотел бы я сказать, что ты пожалеешь о том, что бросила меня, но у меня такое чувство, что не пожалеешь, — сказал он, а затем, поскольку он был одним из лучших парней, которых я когда-либо знала, он обнял меня. — Это была надежда и мечта, что я смогу приручить такую дикую, как ты.

— Это ты научил меня быть дикой.

Я рассмеялась, потому что почему-то мне хотелось плакать. Это было похоже на конец чего-то, как будто я избавлялась от последнего остатка Луизы. По крайней мере, последнюю часть ее жизни, которая мне действительно нравилась.

Красивое лицо Рииса исказилось, когда он потянул за мой хвостик, завязанный лентой.

— Это всегда было там, детка. Просто нужно было немного подтолкнуть.

— Мне так жаль, — прошептала я, преодолевая комок в горле.

Он кивнул.

— Не больше, чем мне. Слушай, если тебе что-нибудь понадобится, я здесь, и я даже не попрошу поцелуй в качестве платы, хорошо?

Боже, он был великолепен.

Я на мгновение задумалась, был ли у него хоть один шанс со мной, даже если бы Зевс не втянул меня в свою жизнь и не посадил там навсегда. Я посмотрела на толпу людей, выходящих из зала, и тут же уловила сзади темные волосы Зевса, на голову и плечи выше окружающих его людей. В толпе был перерыв, и я увидела злобный череп и огненные крылья на его кожаной куртке и поняла без малейших сомнений, что я никогда не была предназначена для чего-то или кого-то другого.

Риис прочитал решимость на моем лице, сжал мою руку и горестно покачал головой, прежде чем уйти, чтобы присоединиться к своим празднующим товарищам по команде.

Я чувствовала себя как дерьмо, но и странное облегчение. Это был один пункт, вычеркнутый из списка препятствий, грозящих уничтожить меня и моего мужчину.

Говоря о препятствиях, мои родители нашли время, чтобы найти меня после игры и проводить до машины. Филлипа обняла меня за талию, наклонив голову, она хихикала над сплетнями, которые узнала в тот день. Дело было не в том, что она хотела поделиться этим со мной, а в том, что так она выглядела моложе, наши светлые головы были вместе, как у сестер, а не как у матери и дочери. Люди оглядывались, когда мы проходили мимо, и хвалили мою мать за то, что она именно такая, мать, и притом хорошая.

От иронии у меня болели зубы.

Бенджамин держал Би под руку, но они оба выглядели неловко, особенно когда местный репортер остановился, чтобы сфотографировать их и задать несколько вопросов. Папа не знал, как втянуть Би в разговор, потому что совсем ее не знал, а Би не знала, что делать, потому что у нее редко была возможность блеснуть в одиночестве.

Это наводило тоску, но я все еще испытывала оргазм, когда мы остановились на обочине парковки и стояли, разговаривая со случайными друзьями семьи, как будто школа была нашим домом, и мы благодарили людей за то, что они пришли к нам в гости.

В некотором смысле, так оно и было.

ЭБА была средней школой моих родителей, бабушек и дедушек, прабабушек и прадедушек. Это было место молодости во Въезде, и теперь мы с Би ходили туда, а с нами, как с жизнеспособной связью, моя семья могла править там же.

Не то чтобы я не понимала привлекательности этой власти, того, что мужчины подходили к моему отцу в поисках поддержки и политических одолжений, что моя мать поднимала и опускала женщин в своем обществе одним движением век или взмахом руки.

Это была пьянящая вещь, такая власть.

Но, как я поняла, быть королевой и королемЭнтранса было пустотой. Мэры сменялись, королевы общества старели, старые семьи уезжали из города, а новые въезжали.

Нет, я хотела власти, но настоящей власти, той, что глубоко укоренена в страхе и почтении, власти и подлинной сообразительности, которая удерживает тебя на вершине жадной кучи тел, которые пытались и потерпели неудачу вокруг тебя.

Власть Зевса.

Та, что строилась на крови, поту, угрозах и слезах в подтверждение образа жизни, основанного на свободе самовыражения, братстве и неповиновении мужчине только потому, что он, мать его, мужчина.

Это была настоящая власть, ради которой стоило пожертвовать своими детьми, их здоровьем и мечтами.

Я была готов играть в игру с властью, но только если я буду делать это рядом с Зевсом и играть по его правилам.

Я отвлеклась от своих мятежных мыслей, когда услышала пронзительный крик.

В одну секунду я была на парковке ЭБA, собираясь сесть в свою машину, а в следующую секунду я уже лежала на земле, прижавшись лицом к шершавому асфальту и с ссадинами на руках и коленях от падения.

— Ты шлюха! — закричала девушка, упираясь коленями в мою спину. — Ты отвратительная грязная шлюха.

Ладно, что?

Я попыталась вывернуться из ее объятий, но она была сильна.

— Кто ты, блять, такая? — спросила я, хотя у меня было ужасное подозрение.

Как много девушек, которые на стоянке могут наброситься на кого-то с боковой снастью и назвать его шлюхой, чтобы все слышали?