Добро пожаловать в город!

— У меня есть лишний, — вмешался в спор Макамер. — Можешь воспользоваться.

— Ну что ж, — кивнул Датчер, — если это доставит Максине удовольствие… — И снова улыбнулся ей.

— Я просто не желаю, чтобы на меня с удивлением все глазели только потому, что я сижу с мужчиной без галстука.

— Ладно, ты права, — успокоил ее Датчер, снова мило улыбнувшись. — По зрелом размышлении я понял, что ты права. Абсолютно права!

Максина улыбнулась ему в ответ. По крайней мере, думал он, с начала поездки его не мучают мысли об этом проклятом «Убийстве в полночь».

В Сан-Диего остановились, выпили в баре, битком набитом моряками с местной военно-морской базы. Долли проглотила несколько таблеток, которые всегда возила с собой. Крепко сжав Макамера за руку, она, наклонившись, нежно поцеловала его в шею. Было уже около двух ночи, все моряки пьяные в стельку.

— Соединенные Штаты никогда не станут принимать участие в этой войне, — неуверенным голосом вещал мощного телосложения, громадный блондин, явно парень с фермы, — неуклюжая форменка была ему очень мала. — Мне это лично гарантировал мой конгрессмен.

— Откуда ты? — спросил его Датчер.

— Штат Арканзас.

Датчер кивнул, словно моряк его во всем убедил. Тот большими глотками допил оставшееся в кружке пиво.

— Пусть только приблизятся эти япошки! — кричал он пьяно. — Мы их всех прогоним — со всех морей! Поглядел бы я своими глазами, как эти паршивые япошки осмелятся к нам приблизиться!

Максина улыбалась, слушая пьяную болтовню матроса.

— Я хочу есть. — Датчер подтолкнул Максину и Долли к двери. — Терпеть не могу любые дискуссии по поводу сравнительной боевой мощи военно-морских флотов.

— Приятно было его послушать, — поделился своими мыслями Макамер, когда они все вместе направлялись к ярко освещенной закусочной через дорогу. — Официальный представитель армии Соединенных Штатов заявляет, что мы не будем ввязываться в войну.

— Парнишка недурен, — отметила Максина, — только вытряхнуть бы его из этой кургузой форменки.

В закусочной было полно народу, пришлось сесть за неубранный столик. Максина и Долли пошли в туалет, а Макамер и Датчер остались сидеть за столиком, при слепящем свете поглядывая друг на друга через грязные тарелки и озерки разлитого кофе.

— Ну как, она ведь в полном порядке, а? — громче, чем хотел, проговорил в этом шуме Макамер, широко улыбаясь Датчеру. — Долли постаралась для тебя, что скажешь? Какая фигурка — пальчики оближешь!

— Макамер, если б возле меня работала бетономешалка, а я бы решил заставить кого-то произнести в это время речь, — мой выбор, несомненно, пал бы на тебя.

Макамер взглянул на него с виноватым видом.

— Неужели я так орал? Смешно!

— Теперь в закусочной «Сквер дил» всем посетителям известно, что у Максины фигурка что надо.

Подошла официантка — бледная, изможденная (работа тяжелая, до двух ночи), — загремела грязной посудой, убирая со столика.

— Ты с ней неплохо проводишь время, насколько я понимаю? Она тебя, по-моему, умеет рассмешить…

— Да, умеет! — оборвал его Датчер.

Долли и Максина вернулись. Датчер наблюдал, как Максина, в своем костюме, отделанном спереди мехом рыжей лисицы, пробиралась, лавируя между столиками. Все мужчины глазели на нее. Этот ее костюм, думал Датчер, на полдюйма ей узок — во всех местах. Побился бы об заклад — все, что она носит, на полдюйма ей узко, даже ночные рубашки.

— Знаешь, о чем я думал в ваше отсутствие? — обратился Датчер к Максине, когда она села за столик.

— О чем же? — Она посвежела — снова напудрилась и накрасила губы.

— О твоих ночных рубашках.

Максина недовольно нахмурилась.

— Об этом здесь неприлично говорить.

— Датчер вообще грубоват, даже вульгарен, — выручил его Макамер. — Почитала бы ты его книжки.

— Англичане только что объявили войну Германии, — сообщила Максина. — Нам сказали женщины в туалете.

«Вот как узнаешь важные новости, — размышлял Датчер. — В дамском туалете в закусочной в Сан-Диего какая-то женщина говорит актрисе из театра „Рипаблик“, которая в Нью-Йорке пьет очень много вина, что англичане объявили Германии войну. Вот как я об этом узнаю».

— Эта вилка грязная! — сердито указала Максина официантке, которая раскладывала перед ними тарелки с едой. — Какое нахальство — подавать на стол грязные вилки!

Официантка, вздохнув, принесла чистую.

— Они здесь и на убийство пойдут, — раздраженно говорила Максина, — если только им попустительствовать!

Во всем зале посетители, орудуя ножами, отрезали куски масла, поливали сиропом вафли и ели. Датчер, понаблюдав немного за ними, тоже принялся за еду. Ничего нового, обычная американская кормушка, — тот ж гомон, те же блюда.

— От этого мяса, запеченного в вафли, дурно пахнет! — возмутилась Максина. — Честно! А это у них считается особым блюдом, деликатесом! Ничего не скажешь — Сан-Диего!

Датчер положил ладонь на ее руку, чтобы успокоить.

— Да у тебя рука, как у работяги! — обратила внимание Максина. — Чем ты занимаешься? Вбиваешь молотком гвозди в доски на киностудии?

— Печальное наследие моей загубленной молодости, — отшутился Датчер.

Максина, повернув его руку ладонью к себе, внимательно ее изучала.