Добро пожаловать в Пхеньян!

«Он не сказал, что он ничего не знает. Он сказал, что ЗНАЕТ, ЧТО НИЧЕГО НЕ ЗНАЕТ. Философия – это знание о знании, это мысли о мышлении. Поэтому притча означает, как я думаю, что уверенность в чем-либо является иллюзией. Даже если нам говорят о чем-то как о несомненном факте, мы никогда не сможем быть до конца уверенными, что это истинно. Поэтому Сократ и говорит, что не существует в мире такой вещи, как полная определенность. Всегда существует вероятность, что воспринимаемое нами как правда, то, о чем нам сказали как о правде, является иллюзией или пропагандой. В каком-то смысле, в мире нет ничего, что абсолютно истинно, – существуют только более или менее весомые доводы в пользу той или иной правды».

Мин обдумывает это, а Ро переводит притчу для Хва, который наблюдает за нашим разговором с огромным любопытством. После того как Ро закончил, Хва выдает такой же смешок, что и Мин, а затем бросает на меня тяжелый взгляд. Ро и Хва обсуждают притчу друг с другом, а затем Мин пересказывает им мою интерпретацию. Хва замирает, обдумывая услышанное, а затем возвращается к своей тарелке супа из соевой пасты.

Александр свирепо смотрит на меня через стол с гримасой на лице. ЧТО? – беззвучно спрашиваю я одними губами. Я старался быть максимально осмотрительным, ничего не утверждать прямо, хотя вполне осознаю, насколько опасными могут быть смысл и подтекст этой притчи и выводы, которые можно сделать из моих рассуждений. Но я не хочу беспокоиться об этом. Может быть, это неосмотрительно, но мне плевать. Я даже чувствую некоторое облегчение. Мое выступление не является каким-то вызывающим жестом неповиновения – оно скорее направлено в сторону самоутверждения. Оно в большей степени предназначено для меня самого, чем для них. Это способ продемонстрировать самому себе, что я до сих пор твердо стою на земле, принадлежу реальному миру в значительно большей степени, чем той паутине, в которой я пока что барахтаюсь.

Я заканчиваю завтракать в состоянии полного спокойствия и расслабления – так правоверный католик должен чувствовать себя после утренней исповеди: освобожденным от психологического бремени, прощенным и благословленным на дальнейшие действия.

Я возвращаюсь в свой номер, собираю вещи и готовлюсь к выезду. Хруст всё еще доносится с улицы. Я выглядываю из окна. Они все до сих пор там – граждане Вонсана, орудуют кувалдами, превращая камни в щебень. Они будут это делать всё утро. Разбивать большие камни в железных кандалах / Разбивать камни и отбывать свое время

[60].

Сороковая глава

Через несколько месяцев после того, как Ынчжу обосновалась в Сеуле, один из крупнейших новостных телеканалов попросил ее дать им интервью и рассказать о том, как она себя чувствует, будучи беженкой. Достаточно стандартная просьба: северокорейские беженцы страдают от постоянной дискриминации на Юге, что, в частности, выражается в особых трудностях при поиске достойной работы. Поэтому одна из немногих возможностей получить какой-то дополнительный заработок – продать свою историю журналистам. Ынчжу согласилась на интервью, оговорив при этом одно условие: на экране лицо должно быть размыто, чтобы невозможно было узнать ее, – так она хотела защитить отца, остававшегося в Вонсане.

Когда интервью показали по телевидению, Ынчжу, к своему ужасу и негодованию, увидела, что телекомпания не сделала ничего, чтобы скрыть ее лицо. Она обратилась к юристу, чтобы подать иск за нарушение условий договора.

«Но ведь вы – актриса, – выдвинул встречный аргумент представитель телеканала. – Разве вы не хотите стать известной? Сейчас все знают вас. Это может очень помочь развитию вашей карьеры!»

«Нет, – ответила она. – Я выступала на сцене. Я не хочу быть известной на телевидении, тем более подвергая опасности своего отца».

Когда стало ясно, что Ынчжу не собирается отзывать иск, юридический представитель телеканала поднял ставки в игре. Он сказал, что, если она продолжит себя вести в таком же духе, ей ничего не светит в Южной Корее. У нее будет репутация трудного человека, с которым не стоит иметь никаких дел, что она просто склочное отродье, никто не возьмет ее на работу и неудачи будут преследовать ее всю жизнь. Она над этим задумалась. В конце концов, она только приехала в Южную Корею, возможно, они и правы. К тому времени у нее были только смутные представления о том, как это новое для нее общество устроено и функционирует. Юристу удалось ее убедить, и Ынчжу отозвала иск.

Но в любом случае было уже слишком поздно. Вскоре после показа интервью на южнокорейском телевидении вонсанская полиция пришла за ее отцом. Его бросили в тюрьму. К счастью, к этому времени Ынчжу и ее мать уже сумели скопить достаточно денег, чтобы отправить их в Северную Корею и за взятку выкупить отца из тюрьмы через другого посредника.