Добро с кулаками

— Прошу вас, не трогайте ноги! — взмолился опять растревоженный последними словами Рокфеллер. — Без ноги будет гораздо труднее воплощать намеченное. Один только период адаптации и ремиссии может занять кучу времени. А времени как я понимаю, лишнего совсем нету.

— Хитёр! Не отнять! — задумчиво ответил гость. — Будь, по-твоему. Ходи на своих двоих на здоровье. Тебе и так и так недолго осталось. Оно и в правду перебором будет и лишним препятствием. А препятствия себе создавать намеренно последнее дело. Кстати если понадобится мощное напоминание чего-либо, ты, только, намекни, а то я уходить собрался. Ну, нет, так нет, упрашивать не станем! Ладно, засим прошу откланяться. Как бы весело у тебя в кабинете не было, есть и другие дела, полюбопытнее. Советую больше меня не вызывать. Первое что будет при такой встрече так это полноценная проверка воздравии ты или дохлый.

С этими последними словами, гость, не дожидаясь ответного прощания со стороны старика, шмыгнул прямо в стену и в стене этой растворился, оставляя Рокфеллера наедине с самим собой и новым пернатым другом. Было и ещё кое-что специально оставлено или случайно забыто по уходу гостя. Рокфеллер даже не сразу заметил и почувствовал, что на его седой голове какой-то чуждый инородный предмет, а заметив панически — рефлексивно сорвал его и со страхом отбросил от себя на стол. Предметом оказалась самая заправская чёрная пиратская треуголка конца восемнадцатого века. Неожиданно из стены, в которой растворился молодой вечерний посетитель, высунулась одна только голова гостя. Голова эта забавно подмигнула Рокфеллеру, улыбнулась и сказала:

— Ошибочка вышла бро, до встречи на ярмарке! Бывай буржуй!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ СПЯЩИЙ АГЕНТ

— Добрейшее утро дорогой Соломон Израилевич! Добрейшее утро! Пора вставать. Тебя ждёт интересная и увлекательная работа и не менее увлекательная дорога до неё…

Звучал где-то в правом полушарии сонного мозга мелодичный женский голосок. Соломон Израилевич прогнал его прочь и перевернулся на другой бок. Тогда к процессу подключилось полушарие левое — мужское.

— Вставай засоня, а не то я тебя побью! — грозно крикнул мужской голос, после чего в голове упорно не желавшего пробуждаться Соломона Израилевича, почему-то громко загавкала собака. Терпел Соломон Израилевич этот невыносимый лай около минут пяти, а тот всё не прекращался. Казалось вот-вот ещё чуть-чуть и к нему прибавится какое-нибудь неприятное козлиное блеяние. Ничего не оставалось делать, приходилось вставать.

Часы показывали шесть пятнадцать утра. В комнате было темно и зябко. Выглянув в окно, Соломон Израилевич ещё более перехотел жить. Сильный ветер гнал мокрые снежинки по дворам и улицам с огромной скоростью. Межсезонье почти всегда непредсказуемо. Потихонечку открыв замок на двери в свою комнату, Соломон Израилевич на цыпочках прошмыгнул в уборную. В зеркале уборной увидел Соломон Израилевич, прежде всего несчастного человека лет пятидесяти, хотя всего год назад он разменял пятый десяток. Под глазами красовались ставшие уже обыкновенными тёмные мешки, а на бровях и голове казалось с каждым утром, седых волосинок становилось всё больше и больше. Добрейшее утро ничего не скажешь! И вот выпив наскоро чашку кофе, не завтракая, через двадцать минут бежит хмурый Соломон Израилевич в числе прочих работающих, по своей улице до ближайшей станции метро. Бежит так, чтобы поскорее избавится от пронизывающего ветра со снегом в лицо. Ветра, от которого глаза слезятся, будто плачешь. Ах, этот шалунишка ветер! Почти всегда он сильно дует только зимой и в каком бы ты направление не шёл всегда именно в лицо. А летом, когда жара неимоверная, когда смог над городом, его днём с огнём не сыскать. Бежит Соломон Израилевич и поскальзывается. Ударяется, встаёт, отряхивается и снова бежит. Добрейшее утро наверняка, не приведи Господи, чтобы таким же добрейшим вышел остальной день! Вот она родимая, наконец-то. Бабушкинская станция метро. А ехать так далеко, а ехать с пересадкой на Замоскворецкую ветку, а там аж до Водного стадиона. Бежит по ступенькам внутрь, внутри уже лучше. Тепло и нет ветра. Зато есть люди, очень много людей. И ещё есть часы пик, как назло совпадающие с часами поездки Соломона Израилевича на работу и возвращения с неё. Как говорят французы — «такова судьба». Но привыкнуть к этому невозможно и практически всегда это злит, а иногда и просто откровенно бесит. И вот Соломон Израилевич уже на платформе ждёт в толпе свой счастливый вагон. А вдруг сегодня народу будет поменьше, а вдруг повезёт и место сидячее занять удастся! Нет не повезёт! Нет, не будет поменьше, а даже наоборот. Кажется, больше обычного скопилось вокруг Соломона Израилевича людишек. И все торопятся, все на нервах. У каждого своё добрейшее утро.