Доброключения и рассуждения Луция Катина

Баронесса Катин умерла после того, как привила себе оспу. Идея показать народу, что вариоляция не опасна и что явить пример должны первые лица Гартенлянда, принадлежала Карлу-Йоганну, в свое время лишившемуся обоих родителей от ужасного поветрия и на всю жизнь сохранившему на лице отметины. Сам принц как уже переболевший заразой привиться не мог; принцесса была в очередной раз беременна. Поэтому рискованную операцию произвели над собой первый министр и его жена, первая статс-дама.

Луцию от инжекции оспенного гноя никакого вреда не последовало, но Беттина вся покрылась язвами и сгорела в три дня. В гробу ее обезображенное лицо было покрыто толстым слоем белил, к каковым при жизни она относилась с презрением.

До самого последнего ее вздоха и еще долго после остолбеневший супруг всё не мог поверить в истинность произошедшего. Разве бывает, чтобы гибель постигла богиню, а не вступившего с нею в брак смертного? Судьба что-то перепутала! Или же бессмертная богиня заразилась от человека жизнью, а жизнь, увы, непрочна? Тогда вина на нем, на Луции! От отца ему передалось семейное проклятье – терять того, кого любишь всей душой. Но отцу от любимой хотя бы осталось дитя. Ах, чего бы только безутешный вдовец не отдал за подобное утешение! Но откуда взяться ребенку в белом браке?

Последнее обещание, данное умирающей, наш герой сдержал. Он не плакал ни в момент ее кончины, ни на похоронах, ни в протяжении всего этого безжизненного года. Беттина была бы им довольна. Слезы иссохли – видно, навсегда. Ледяной ком, смерзшийся в груди, не имел возможности истаять каплями. Он тоже, кажется, угнездился навечно.

И вот 11 ноября 1766 года, поздним ноябрьским рассветом, для осенней поры удивительно ясным, Катин стоял перед каменной Минервой и надеялся услышать голос из потустороннего космического эфира.

Всё это, конечно, было бесплодной химерой. Мраморные губы не шепчут, а встретиться с умершими можно только одним манером – если сам переместишься в космос.

Но голос на утреннем кладбище все-таки раздался, хоть и не тот, который чаял услышать Катин.

– Я так и знал, что сегодня найду вас здесь…

Сзади приблизился Гансель, встал за спиной, повсхлипывал. Луций не обернулся, чтоб не завидовать. Утраченного слезного дара вдовцу очень не хватало.

– Сядемте, поговорим.

Принц взял его за руку, чуть не силой усадил на скамью.

– Я не могу видеть, как вы увядаете. Вам только тридцать три года, а вы выглядите на пятьдесят. Вы когда-нибудь смотритесь в зеркало? Я так и думал. У вас на лбу глубокие морщины, в волосах белые нити. И вы опять пропустили заседание Гофрата, а ведь мы обсуждали великий проект всеобщего образования.

– От меня не было бы никакого проку. Какой из меня теперь министр? Я много раз просил дать мне отставку, – равнодушно молвил Катин.

– И вы знаете, что я готов ее принять, если вы согласитесь возглавить наш университет.

– Какой из меня нынешнего ученый? – тем же тоном произнес Луций. – Ученому всё интересно, а мне ни до чего нет дела.

Карл-Йоганн тяжело вздохнул, но в покое друга не оставил.

– Я знаю, почему в вас уснул разум и замерли чувства. Я давно это понял. Ваш ум и ваше сердце парализованы воспоминаниями. Всё вокруг напоминает вам о ней. Вы приезжаете на Гофрат и думаете не о государственных делах, а о том, что ваша супруга всегда сидела вон на том месте близ окна. Едете или идете по городской улице и повсюду видите ее призрак: здесь Беттина открывала приют, здесь вы с ней любили пить шоколад, здесь она заказывала книги. В конце концов магнит невозвратного утянет вас за собою в могилу.

Тут Луций улыбнулся – мысль ему понравилась. Отвыкшие от этого движения губы были словно деревянные.

– Знаете, что в Беттине было поразительней всего? – мечтательно сказал он. – Мы всегда были вместе, и она видела меня насквозь, а вот я никогда не мог угадать, о чем она задумалась. Однажды… – Катину было приятно о ней говорить. Только в эти минуты жизнь делалась хоть сколько-то сносной. – Однажды мы сидели в парке, на холме и любовались особенно красивым закатом. Ну, то есть это я думал, что мы оба любуемся. А Беттина вдруг говорит: «Нам очень хорошо вдвоем, но, скорее всего, кто-то умрет раньше, а второй останется. Так почти всегда бывает». Я вздрогнул, даже воскликнул что-то возмущенное – зачем-де о таком заговаривать? «Затем, что каждый день, каждый миг жизни вдвоем следует воспринимать как праздник. Ведь не бывает, что праздник длится вечно. Однажды он закончится, и оставшийся вернется в обыденную жизнь. Это не трагедия. Это возвращение в будни, когда человек живет воспоминанием о празднике и надеется, что когда-нибудь придет новый…» – Улыбка на лице нашего героя померкла. – Но я на новый праздник не надеюсь. И не верю, что он возможен. Моя мудрая жена не учла одного. Человеку, привыкшему к долгому празднику (мой ведь длился целых шесть лет), будни покажутся адом… А вы говорите «заседания Гофрата». Какие могут быть заседания в аду?

Принцу эта речь очень не понравилась. Он встревоженно нахмурил свое рябое чело.