Доброключения и рассуждения Луция Катина

Временного постояльца повели во внутренние покои. «Беднехонькими» они не выглядели. Шелковые обои, краснодеревная мебель, хрустальные подвески на канделябрах и многие приметы свидетельствовали о хорошей достаточности. Катин слышал, что начальники на Руси бедными не бывают, ибо живут мздами и корыстями — чем далее от столичного пригляда, тем бесстыднее — и пожелал сразу внести ясность в свои отношения с синбирским крайсляйтером.

— Нам с вами, возможно, трудиться рука об руку, так позвольте спросить по откровенности, чтобы меж нами не существовало гехаймнисов, — твердо сказал Луций, остановившись посреди зеркальной залы.

— Не существовало чего?

— Утаек, — не сразу вспомнил русское слово обнемечившийся Катин. — Я, в свою очередь, тоже обещаюсь всегда быть с вами открытым.

Корзинин осторожно кивнул.

— Гехальт провинциального воеводы, сколь я справлялся, составляет 750 рублей в год, однако же у вас тут обстановка, на какую требуется впятеро, если не вдесятеро больше средств. Скажите без обиняков: откуда все эти бронзы и хрустали? Честный ли вы человек? Не алчествуете ли от своей должности беззаконными гешефтами? Вы можете мне солгать, но после я все равно узнаю правду, и эта ложь породит меж нами недоверие.

Опешивший бригадир ответил помедлив, после некоторого колебания.

— Что ж, по откровенности так по откровенности. Все равно недоброжелатели наболтают. Потому — как на духу. — Афанасий Петрович вытер со лба испарину. — По вашему разговору видно, что человек вы к русской жизни сторонний, вон и говорите наполовину немецкими словами. Знайте же: я человек честный.

— Я очень рад! — вскричал Луций с удивлением, ибо по зачину ожидал другого окончания.

— Погодите, дайте договорить. Знаете, в чем у нас на Руси различье между ворами и честными чиновниками?

— Конечно! Первые берут мзду, а вторые нет. Оно так не только на Руси.

— Ошибаетесь. Вор-чиновник вымогает дачу, а чиновник честный принимает то, что ему дают из благодарности. Ведь на жалованье не проживешь. Так вот я, сударь мой, в Синбирске почитаюсь честным. Никто вам не скажет, что я требую взятку за то, что обязан делать по должности. Конечно, меня благодарят — всякому хочется видеть от воеводы расположение. Но принуждать я никого не принуждаю. Поэтому у меня на Синбирщине всё тихо, по совести, по-домашнему. Людям со мной необидно, и я не в накладе. А иначе, без людской благодарности, на что мне эта собачья служба? Погоняйте-ка на сотни верст туда-сюда хоть в мороз, хоть в распутицу. Нет уж, слуга покорный, за семьсот за пятьдесят рублей! Лучше дома на своих хлебах жить. Ныне дворянам вольность — не хочешь, не служи.

— А коли вам станут платить довольное жалованье — не 750 рублей, а вдвое, — откажетесь от «благодарности»? — поразмыслив, спросил Луций.

— Если таково станет общее заведение, если все воеводы и городничие перестанут брать, так и я не хуже других. — Корзинин с сомнением покривился. — Но только они не перестанут, какое жалованье ни плати. За прибавку поклонятся, а брать всё одно будут.

Если в каждой губернии заведется какая-нибудь русская «Юнкерская газета», да начнет резать правду-матку, не больно поворуешь, подумал Катин. Живо ославят. Ничего, дайте срок, повторил он уже привычную свою присказку.

Одним словом, разговор получился хоть и не очень приятный, но взаимного доверия после него прибавилось.

Афанасий Петрович перестал осторожничать. За кофеем стал делиться опасениями.

— Оно, конечно, матушке государыне сверху видней, и просвещенные идеи — штука славная, однако потише надо бы с волей, помедленней. Воля как огонь — не уследишь, пожар будет.

— Куда уж медленней? Треть комиссии составят дворяне, хотя их в России едва сотая часть населенья. Прочие — солидные мужи городских сословий да свободные поселяне. Основной народ, крепостных крестьян, никто слушать не собирается.

— Еще не хватало! — перекрестился воевода. — Им только дай разогнуться — всю державу с плеч скинут! А с дворянами, ваша правда, докуки не выйдет. Пожалуй, прямо завтра и соберемся. Сразу вас и выберем.

— Как это возможно?! — подскочил на стуле Катин. — Они же меня знать не знают! И потом, разве уже объявились другие кандидаты?

— Другие? Зачем?

Оба в недоумении глядели друг на друга.

Луций терпеливо объяснил:

— Выборы потому и выборы, что выбирают из нескольких человек.

— Это, может, в Германии так. А у нас выборы такие: есть человек, и его либо выберут, либо нет.

— И ежели меня не выберут, той же процедуре будет подвергнут следующий кандидат? — спросил Катин, пытаясь вникнуть в своеобразие российской элекции.

— Не волнуйтесь, — успокоил его хозяин. — Выберут. Нельзя такого хорошего человека не выбрать.

* * *