Добровольцы

О, если б так с врагом встречатьсяВ открытую, лицом к лицу!Я выдержать почту за счастьеВсе, что положено бойцу.Но друг воюет в дальней далиИ прикрывает нас собой.А мы с Кайтановым попалиВ невидный и неслышный бой.И поползли по шахте слухи,Стелясь, как ядовитый газ;Они таинственны и глухиИ состоят из полуфраз.Что говорят о бригадире?Что он задрал не в меру нос,К нему два немца приходили,А кто они — еще вопрос.Что кое-где известно что-тоО кое-чем и кой-кому.Клубок покуда не размотанИ сложен — видно по всему.Оглотков словно стал моложе,В игре отыскан тонкий ход:«Он будет тихо изничтожен,Ваш комсомольский Дон-Кихот».

«Была авария в туннеле?»«Была. Но года два назад».«А разбирались в этом деле?Ведь был же кто-то виноват?Кайтанов виноват, конечно!Тогда составлен не был акт.Увы, мы подошли беспечно,Но можно вспомнить этот факт!»Ряд неприятностей серьезныхТогда и у меня возник.Так, к близнецам, растущим розно,Болезнь в один приходит миг.Своей дешевой шкуры радиНаплел клевет бездарный плут.Разбередил, разлихорадилЛитературный институт.В те дни, воспользовавшись верой,Что мир, как сердце наше, чист,Решительные принял мерыБродящий у границ фашист.Он меж друзьями подозренье,Как нож, просунул, чтобы мы,Следя за собственною тенью,Не опознали тень из тьмы.И стали для врага находкой

Такие люди, как Оглотков.Закончив институт в тридцатом,Оглотков бросил свой Донбасс,Рассорился с отцом и братом:«Таланта в жизни нет у вас.Людишки все вокруг ничтожны,Нельзя им доверять на грош.Свою карьеру сделать можно,Лишь если их с пути сметешь».Отнюдь не как герой романов(Но автор в том не виноват)Был друг мой, Николай Кайтанов,Оглотковым с работы снят.А труд для Коли был как воздух,Счет смен важнее счета дней.Безделье — никогда не отдых,Для нас оно тюрьмы темней!Ни слова Леле! Он уходитКак бы на смену, в точный час,По улицам без дела бродит,С чужих копров не сводит глаз.Всего трудней ночная смена:В одиннадцать выходит онИ до семи самозабвенно

Шагами убивает сон.Он задыхается от жажды,Он каменеет от тоски.На площадь Красную однаждыОн вышел от Москвы-реки.Площадь поката. Ведь это онаМира основа.Зримей становится здесь крутизнаШара земного.Молча идет мой ровесник и брат,Сгорблены плечи.Если бы знать ему, в чем виноват,Было бы легче.Перебирают куранты хрусталь,Знамя алеет.В горьком и трудном раздумье он всталПред Мавзолеем.Будто бы с Лениным он говорит,Ленинец юный:«Стань, мое сердце, таким, как гранитВысшей трибуны!»…Домой пришел он смутной ранью,Когда жена еще спала.На комсомольское собраньеПовестка на краю стола,

Как бы раскрытая случайно,Небрежно брошена она.А рядом хлеб, горячий чайник.Вставала, стало быть, жена.А в комнате светлели краскиВ потоке первого луча,И Славик лепетал в коляске,Под марлей ножками суча.Проснулась Леля. «Что ты мрачный?»«Да так. Устал. Не знаю сам».Она его рукой прозрачнойПогладила по волосам.Сухие. «Значит, не был в душе.Он все мне врет, хороший мой».Тревога, мучившая душу,Догадкой сделалась прямой.В туннель не лазил. А повесткуЗачем по почте было слать,Когда Кайтанов — всем известно —Уходит с шахты только спать?Вздохнула Леля и смолчала,Беда! Горюй ли, не горюй.«Пускай переживет сначала,Я с ним потом поговорю».