Во-первых, наука полностью отменила непогрешимость. «Мы никогда не можем быть абсолютно уверены в том, что наша теория не провалится», — писал Поппер[36]
. До революции Монтень мог заявить, что «либо мы способны судить о вещах до конца, либо мы совершенно не способны судить о них». Впоследствии эта формула перевернулась с ног на голову: если мы судим о вещах до конца, то мы вообще о них не судим. Знание должно быть опровержимо, и оно остается в силе только до тех пор, пока его не опровергнут. В обществе, где господствует либеральная наука, заявлять, что вы непогрешимы — верх безответственности. Мы всегда должны искать ошибки. Многие лучшие умы воспринимают это предписание — даже моральную обязанность — весьма серьезно. Физик Стивен Хокинг рассказывает очаровательную историю о том, как он поспорил, что его собственная теория черных дыр неверна. «Для меня это пари — некая страховка, — пишет он. — Я очень много занимался черными дырами, и вся моя работа пойдет насмарку, если вдруг окажется, что черных дыр не существует. Но в этом случае утешением мне будет выигранное пари, а по его условиям я в течение четырех лет буду бесплатно получать журналЗахватывает дух и от того, насколько радикальна наука в другом отношении. Сегодня мы практически полностью воспринимаем эмпиризм как должное. Мы забываем, что мыслители вроде Платона, который считал, что только мудрые философы могут надеяться на познание вещей такими, какие они есть, ужаснулись бы распространенности в наши дни правила эмпирика (никто не обладает личной властью). Ведь это правило открыло огромный массив человеческого знания для обсуждения всем и каждому. В принципе любой — попрошайка, докер, скромный сотрудник патентного бюро (по имени Эйнштейн) — может опровергнуть законы самого Ньютона. Правило эмпирика сделало знание общественной собственностью и выставило правителя-философа за дверь как мошенника и шамана.
Эта мысль требует пояснений.
Многие думают, что наука уникальна своей приверженностью эмпиризму: чтобы подтвердить или опровергнуть утверждение об окружающем мире, она опирается на опыт. Конечно, она так и делает. Но такой эмпиризм вряд ли можно назвать уникальным для науки. Все люди принимают решения, согласуясь с опытом. Именно опыт — увиденный свет с небес и голос, произносящий: «Савл, Савл! что ты гонишь Меня?»[38]
, — склонил апостола Павла к христианству. Важный вопрос заключается не в том, опираетесь ли вы на опыт, составляя мнение об объективных высказываниях, а в том, на чей опыт вы опираетесь. И здесь правило эмпирика дает свой уникальный ответ:Правило эмпирика гласит: можно заявлять, что утверждение стало устоявшимся знанием только в том случае, если использовавшийся для его проверки метод дает одинаковый результат независимо от личности проверяющего и источника утверждения. Иными словами, в процессе проверки — то есть принятия решения о том, что заслуживает доверия, а что нет, —
Взаимозаменяемость людей (все играют по одним правилам) — характерная черта либеральной социальной философии. Кант заявлял, что поступок может быть хорош для одного человека только в том случае, если он хорош для всех, и таким образом кодифицировал либеральный стандарт справедливости. Эмпиризм объявил, что утверждение верно для одного человека только в том случае, если оно верно для всех, и таким образом кодифицировал либеральный стандарт знания.
Этот момент постоянно упускается из виду: научный эмпиризм — это