– Дуэль противоречит здравому смыслу, – рассуждает дон Эрмохенес. – Господи, да неужели вы не понимаете, что в этом безобразии нет ни малейшей доблести! Эра просвещения заставит исчезнуть подобный способ разрешать споры. Вы со мной не согласны? Жестоко и бессмысленно думать, что достоинство человека заключается в том, чтобы убить себе подобного или самому отправиться в мир иной из-за каприза какого-то щеголя или напудренного забияки… Абсурдно давать человеку, сотворившему малое зло, шанс сотворить зло значительно большее!
Библиотекарь негодует, и равнодушие дона Педро распаляет его еще сильнее. Все трое прохаживаются по набережной Сены. Слева от них багровый вечерний свет окрашивает пурпуром фасад Лувра. Возле каменных перил, тянущихся вдоль реки, бакалейщики и букинисты прячут свой товар и разбирают прилавки.
– Я и представить себе не мог, что вы, дорогой адмирал…
– Это не его вина, – перебивает библиотекаря Брингас, пытаясь утешить. – Все само так сложилось.
– Да, но мы с ним несколько раз говорили о дуэли. И он всегда осуждал ее самыми разумными доводами. Это шаг назад, это дикость – вот что он говорил! А тут – пожалуйста: преспокойно соглашается, даже не пикнув! Какая муха его укусила?
– Я не мог отказаться, – говорит адмирал после долгой паузы.
– Вот именно, – подтверждает Брингас.
Но дон Эрмохенес никого не желает слушать.
– Что значит – не могли… Взять и сказать прямо, что все это несусветная чушь, повернуться к этим людям спиной. И все. И точка! Обратить все в шутку, не поддаваться на провокацию. Дуэль – это же провокация, и ничего больше! Ничего разумного!
Дон Педро бесстрастно улыбается краешком рта, будто его отвлекли от каких-то раздумий.
– Не все в нашей жизни разумно, дон Эрмес.
Библиотекарь смотрит на него в замешательстве.
– Вы меня изумляете. Господи, да я вас просто не узнаю! Я и вообразить не мог, что вы, с вашим хладнокровием…
Он замирает с открытым ртом, покачивая головой и подыскивая подходящие слова. Наконец поднимает руки и бессильно роняет их.
– Абсурд, абсурд, – твердит он. – Хуже, чем абсурд, если речь идет о таком человеке, как вы!
– А по-моему, у сеньора адмирала имеется свой резон, – вмешивается Брингас. – Невозможно поступить иначе, когда на кон ставится честь твоей родины, а в свидетелях у тебя дама… На то и рассчитывал мерзавец Коэтлегон. – Брингас смотрит на дона Педро взглядом заговорщика. – Потому что ваш резон…
– Мой резон – это мое частное дело, – неожиданно резко перебивает его адмирал.
– Да-да, конечно, – мгновенно сникает аббат. – Простите.
Они уже поднялись на Новый мост, заполненный пешеходами и экипажами. Между набережными Дез-Орфевр и Морфондю виднеется площадь Дофина, где суетится множество людей, делающих последние покупки. Умирающий вечерний свет окрашивает Сену возле опор моста в алый оттенок крови.
– Те, кто вызывает на дуэль, – произносит дон Эрмохенес, – убийцы куда более страшные, чем лесные разбойники, и наказывать их следует строже… В Испании, при всех ее недостатках, подобного не позволяют. Любителей подраться ожидает очень тяжкое наказание, иной раз даже смерть.
– Во Франции, как видите, на это закрывают глаза, – замечает Брингас. – Дуэль превратилась в обычай. Здесь готовы стреляться из-за любой мелочи.
– В этом, по крайней мере, мы, испанцы, не такие дикари!
Оставив позади реку и догоревший закат, они сворачивают налево, и их окутывают сумерки. В магазинах, порталах и окнах домов загораются первые огни. Брингас настроен саркастически.
– Парадокс в том, – говорит он, – что здесь на это смотрят с противоположной точки зрения. Как на побочный эффект цивилизации. Человек благородный должен уметь постоять за себя, в отличие от плебеев… Торжественный ритуал дуэли превратил ее в обычай элиты. И этот дурной обычай так прочно укоренился в высшем обществе, что даже судья, который судит дуэлянта – особенно если тот из хорошей семьи, – в глубине души одобряет его поведение и рассматривает все возможные смягчающие обстоятельства, чтобы наказание не было слишком тяжким.
– Вы правы, – соглашается дон Эрмохенес. – Но в случае с адмиралом…
– Боюсь, что на сей раз сеньор адмирал стал жертвой сложившейся системы. Он принял вызов, следовательно, он сообщник. Каким бы просвещенным он ни был и как бы ни превозносил разум, сейчас он пленник собственных противоречий. Он не может предать честь моряка и кабальеро. Вот и получается, что он ничем не отличается от других дуэлянтов.
Библиотекарь поворачивается к дону Педро, лицо его печально.
– Ради бога, адмирал. Скажите что-нибудь… Попытайтесь защититься!
Адмирал, который шагает молча, рассеянно покачивая тростью, делает уклончивый жест. Он мрачен.
– Что вы хотите от меня услышать?
Библиотекарь останавливается, подбоченившись.
– Пойдете драться как ни в чем не бывало?
Адмирал пожимает плечами. Он тоже останавливается.
– Сеньор аббат по-своему прав, – отвечает он.
Услышав это, Брингас сияет от удовольствия.