Добрые люди

Внезапно они шарахаются в сторону, пропуская летящую во весь опор карету.

– Кстати, будьте осторожны с этими фиакрами: извозчики – народ бессовестный, переедут и глазом не моргнут. Впрочем, если хотите, можем взять экипаж. Сейчас не лучшее время для прогулок.

Минут двадцать спустя карета везет их в сторону Пон-Рояль, забитого экипажами и усыпанного конским навозом, мимо Лувра, вдоль Сены, и академиков завораживают широкое русло реки, а также городской пейзаж, чей вид открывается с ее берегов.

– Перед вами статуя Генриха Четвертого на Новом мосту, – сообщает Брингас, подперев подбородок руками, сложенными поверх набалдашника трости. – А за крышами острова, разделяющего реку на два рукава, вы можете видеть конусовидные башни Нотр-Дам – наглядного воплощения того, как бездарно транжирят люди свой талант и богатство на ритуалы и суеверия, способные насытить лишь тех, кто в этом не очень-то нуждается. Если бы эти проклятые деньги нашли более удачное применение…

– Подозреваю, сеньор аббат, – перебивает его адмирал, – что, несмотря на титул, вы человек не слишком набожный.

Брингас смотрит на него хмуро, вопрос явно его смутил.

– Нет, признаюсь откровенно, раз уж вы спрашиваете. Это давняя история… В любом случае, надеюсь, мои замечания вас не обидели.

Академик невозмутимо улыбается.

– Ни в коем случае! Я не настолько чувствителен. А вот мой друг, боюсь, смотрит на вещи несколько иначе… Дон Эрмохенес – человек терпеливый. Я бы даже сказал, великодушный. Однако некоторые высказывания могут задеть его веру и чувства.

– Да-да, простите, – с преувеличенной горячностью извиняется Брингас. – Уверяю вас, я не хотел…

– Не обращайте внимания на адмирала, – примирительно замечает библиотекарь. – Ваши слова нисколько меня не задели. Вы можете свободно рассуждать о чем угодно. Тем более здесь, в городе философов.

– Весьма рад это слышать. На самом деле я говорю абсолютно искренне. Менее всего мне хотелось бы показаться бесцеремонным.

Несмотря на улыбку и доброжелательный тон, Брингас поглядывает на адмирала косо, словно в голове у него шевелятся тайные подозрения или он вот-вот скажет ему колкость. Адмиралу, который все чувствует, на кратчайший миг видится в этих жестких черных глазах нехороший, опасный огонек, отблеск смутной угрозы или жажды мести. Однако думать об этом времени у него не остается, потому что экипаж как раз останавливается на перекрестке оживленных улиц. Это место отличается от противоположного берега реки: мелькают лакеи, скромные буржуа, ремесленники, носильщики, а также простой люд, и с виду никто не выглядит праздно: все ведут себя деятельно и активно.

– Улица Жакоб, – победоносно провозглашает аббат.

Они высаживаются из фиакра, Брингас вновь тянет руку за кошельком, бесцельно ощупывая карманы, в итоге адмирал платит извозчику двадцать сольдо, тот яростно протестует, пока аббат не произносит, обращаясь к нему, несколько быстрых и выразительных слов на жаргоне предместья; чертыхаясь, извозчик щелкает хлыстом и исчезает вместе со своей каретой.

– Вот мы и прибыли. Знакомьтесь: Лесюёр, владелец типографии и продавец книг, а также поставщик Его Величества короля… Если, конечно, Его Величество Людовик Шестнадцатый, этот шницель с глазами, способен что-нибудь прочитать.

Аббат поправляет парик и плюет на тротуар, словно король ползает где-то внизу у его ног, затем все трое пересекают улицу.

Продавец книг по имени Лесюёр – худой, невзрачный, седоватый человек. Он носит бакенбарды, подстриженные на немецкий манер, что довольно-таки непривычно выглядит в Париже, где царит повальная мода на бритые физиономии. В остальном же его внешний вид – серый, выглаженный халат, домашняя шапочка из шерсти – столь же опрятен, как и лавка. Большое окно с поднятыми жалюзи впускает уличный свет, освещающий золотое теснение и вензели на корешках книг: выстроившись на полках, эти книги терпеливо поджидают покупателя. Все в лавке пропахло вощеной кожей и новой бумагой, чистотой и опрятностью. На прилавке высится стопка разрозненных экземпляров «Journal des Sçavants»

[23], а также несколько томиков в бумажном переплете, только что выгруженных из мешка, который стоит на полу, еще до конца не разобранный. Надпись на книгах привлекает внимание академиков: «Mémoire sur la découverte du magnétisme animal»[24], Месмера.

– Очень сожалею, но первого издания «Энциклопедии» у меня нет, – разводит руками Лесюёр. – И даже из репринтного имеются лишь отдельные тома. Все, что есть, – это первые одиннадцать томов, изданные в Невшателе; однако оно ин-кварто, что было в ту пору более востребованно и вышло поэтому в тридцати девяти томах… Вряд ли это то, что вы ищете, господа.

Произнося эту речь, он поворачивается к одной из полок, где рядком стоят книги в серой картонной обложке, и достает экземпляр с бумажным ярлычком на корешке.