Добрый доктор

— Не знаю, Фрэнк, я не присматривался. Сожалею, что не могу помочь. — Одна настырная слезинка все-таки скатилась по его щеке, но голос Лоуренса оставался ровным. — Я взял Техого за плечи и потащил, хотел помочь, понимаете? Тут этот парень забрался в свою машину и укатил — только его и видели. He знаю, Фрэнк, по-моему, это был его приятель, но точно не скажу. Почему так случилось? Что происходит?

— Не знаю, — солгал я.

Я знал. С такой определенностью, как будто все видел своими глазами.

Я поехал к Маме. В этот ранний час бар практически пуст. Мама была за стойкой — укладывала мелкие монеты столбиками, пересчитывала и убирала в целлофановые пакеты. Увидев меня, она заулыбалась.

— Я ищу полковника Моллера, — обратился я к ней.

Улыбка погасла: Мама что-то прочла на моем лице.

— Он наверху. В своей комнате.

— Какой номер?

Она ответила, и я поднялся по лестнице. Последняя дверь по коридору, угловая комната. Когда я постучал, он открыл почти незамедлительно, точно ожидал моего прихода. Но при виде меня его деревянное лицо слегка исказилось — всего на секунду.

Сегодня он был в форме. Камуфляжные штаны, рыжие сапоги. Но рубашки на нем не было, и торс — гладкий, почти безволосый — абсурдно контрастировал с нижней половиной тела. Заглянув через его плечо, я мельком увидел комнату, похожую на ту, где останавливалась Занеле. Но его присутствие лишь усилило, если это было возможно, аскетическую безликость гостиничного номера. На полках я увидел его одежду, сложенную ровными вертикальными стопками. На столе лежала разобранная винтовка — детали разложены аккуратными, блестящими рядами.

— Господин полковник, вы позволите к вам на секунду зайти?

Он покачал головой:

— Извините, доктор, но я сейчас занят. Вам придется поговорить со мной в дверях.

Он был сама вежливость, сама отстраненность. Не сомневаюсь, что с теми же интонациями он обращался к людям, которых пытал и убивал. Дескать, ничего личного.

— Господин полковник, — сказал я, — к нам в больницу поступил раненый. Полагаю, вы знаете, что это за человек.

Он спокойно разглядывал меня. Выжидал.

— Я хочу знать, что с ним случилось.

— Не обессудьте… — Он покачал головой. — Мне очень жаль, что я не могу быть вам полезен, доктор.

Он по-прежнему был непроницаемо-вежлив, но сегодня держался со мной уже по-другому. Вчера я был для него просто чудиком, от которого можно брезгливо отмахнуться. Теперь же он насторожился. За его равнодушием проглядывала внутренняя сила, скрытая бдительность. Мы вели игру по установленным правилам, и отныне он лишь делал вид, будто не принимает меня всерьез.

Я сказал:

— Поговорим без обиняков. Вы не обязаны ничего мне сообщать. Но я знаю… Я знаю, что вы стреляли в этого человека — вы или ваши люди. Я рекомендовал вам съездить на военную базу, и вы поехали. Вы считали, что ничего не обнаружите, но кое-что обнаружили. Кто-то бросился бежать или открыл огонь — и вот последствия.

Он не спускал с меня глаз. На его лице выражалось вежливое безразличие.

— Господин полковник, — сказал я. Нотки отчаяния в моем голосе звучали отчетливо для нас обоих. — Разве вы не понимаете, что я чувствую себя ответственным за все, что случилось? Я пришел не для того, чтобы вас обвинять. Не для того, чтобы портить вам жизнь. Я просто хочу понять. Я указал вам, куда ехать. Я не ожидал, что подобное случится, но, сами видите, случилось. Случилось из-за меня, и я осознаю свою роль. Вы тут ни при чем. Дело во мне. Мне станет легче, если я узнаю, что именно произошло. Больше я вас ни о чем не прошу. Пожалуйста, господин полковник, помогите мне. Пожалуйста.

— Не обессудьте, доктор.

— Ну, хорошо. Ответьте мне только на один вопрос. Всего на один. Еще кто-нибудь пострадал? Что с остальными? Они сбежали? Вы их задержали?

— Я не могу ответить на ваш вопрос.

— Ну, хорошо. Забудем о них. Забудем о них обо всех. Меня интересует только один человек: женщина. Та женщина, о которой я вам вчера говорил. Она там была? С ней все в порядке?

— Я не в курсе.

— Всего одно слово, господин полковник. Да или нет. Даже слов не надо — просто кивните или покачайте головой. Она жива или мертва? Больше я ни о чем не спрашиваю.

Он отступил в глубь комнаты. Закрыл дверь. Этим незамысловатым жестом, не дающим никакой надежды на продолжение, был подытожен весь диалог. Я немного постоял, уткнувшись лбом в стену, а затем пошел назад к лестнице.

В больнице снова воцарились тишина и бездействие, но в воздухе висел какой-то почти ощутимый туман всеобщего замешательства. Лоуренс и Сантандеры по-прежнему сидели в ординаторской. Разговаривали только о Техого. Все пророчили, что он не выживет.

Я снова сходил на него посмотреть. Он по-прежнему лежал в операционной, подключенный к оборудованию, которое поддерживало в нем жизнь. Казалось, он наполовину состоит из синтетических материалов, а его органическая половина была бездвижна, пассивна.