Читаем Добрый волк полностью

Добрый волк

29
Стокгольм

Каролина Бергер только что звонила по телефону.

Теперь он сидел на диване. А она – на полу у его ног, просматривая бумаги. Забранные в хвост волосы позволяли Эдди любоваться ее затылком.

– Собственно, Гунилла Страндберг была пилотным проектом прокуратуры, – рассуждала Каролина. – Маленькая группа полицейских против организованной преступности… Они расширяли границы, изучали собственные возможности. Прощупали кое-кого из югославов и шведских финансистов, в числе прочих и Гектора Гусмана.

– Кого-нибудь судили? – спросил Боман.

– Нет, – ответила журналистка.

– Тогда они просто вымогали у бизнесменов деньги, – предположил Эдди.

– Вероятно…

– И что, половина группы погибла?

– Да, этим занимались вечерние газеты. Но ничего из ряда вон выходящего обнаружить не удалось. Кроме большого количества смертей, разумеется. Однако у каждой из них было вполне рациональное объяснение.

Бергер положила бумаги на пол.

– Прости, Эдди Боман, но мне здесь работать не с чем.

– То есть тебя вообще не интересует история Томми Янссона?

– Томми Янссон был шефом Гуниллы Страндберг, не более…

– А как быть с тем, что она вымогала деньги?

– Здесь нам надо копать совсем с другого конца. Это займет слишком много времени. Сам подумай, даже если мы что-нибудь найдем, это нужно будет как-то привязать к Томми Янссону.

Вдали прогрохотала электричка.

– Ты все сказала? – спросил Эдди.

– Все.

– То есть как – все?

– Что ты еще хочешь от меня услышать, Эдди Боман?

– Того, что ты сказала, мне недостаточно. Ты должна это как-то осмыслить… Использовать как основу для своей истории.

Каролина склонила голову и ответила, глядя в пол:

– Мой папа учил меня: всегда отвечай за свои действия, будь честной, не паникуй, заранее рассчитывай цену своим поступкам и не бери пример со своей матери… Примерно так. Двадцать пять лет назад он переехал во Францию с новой женой. При всем своем бесцеремонном поведении и довольно ограниченном кругозоре отец наивно верит, что большинство людей – по крайней мере, бессознательно – думают так же, как он, и, следовательно, должны его понимать. Эта вера и стала причиной его несгибаемой честности. Которая, помимо прочего, заключалась в том, что он знал о себе главное… или, наоборот, не знал о себе ничего… Какое это теперь имеет значение?

Бергер повернулась к Эдди, посмотрела на него и одними глазами спросила: «Согласен?» Он кивнул, давая ей знак продолжать.

– Правда… – продолжала Каролина. – Собственной правдивостью он пробуждал правдивость в других. Вероятно, в более значимых масштабах, чем этого хотели те, с кем он общался. Таким образом он узнавал людей, это был его метод. Отец говорил, что люди делятся на честных и… нет, не нечестных, но… менее одаренных. Честность в его понимании была даром.

Журналистка ненадолго задумалась и продолжила:

– Одаренность для него была синонимом честности. И если в душе человека не было честности, в ней, в его понимании, вообще мало что могло быть. Такая личность являлась для него чем-то вроде пустой оболочки, подражавшей тому, что она видит в окружающем мире.

Каролина замолчала. В комнате стало тихо.

– Вот как? – только и смог сказать Боман.

Он произнес это не без сарказма, как будто иронизировал над ее или над собственными амбициями поучать других. Но Бергер его не слушала.

– Я стала журналисткой, – продолжала она. – Я писала статьи и вдруг обнаружила, что заражена теорией своего папы. Прежде всего это выражалось в моей категорической неспособности юлить, искать обходные пути. Как будто правда находилась между словами, которые я писала. Как будто именно она давала моим текстам право на существование. И наоборот, ее отсутствие делало тексты не просто бестолковыми, но и… как сказать… нереальными.

В этот момент до Эдди стало наконец доходить, к чему она клонит.

– У меня не получалось петлять, избегать главного, – продолжала женщина. – Не получалось ходить вокруг да около. Читая истории других журналистов, я сразу отделяла правду от вымысла или же откровенной лжи… Ты ведь тоже умеешь это, Эдди?

Боман пробурчал: «Да».

– Статья, которую ты от меня ждешь, должна быть основана на выдуманной правде. Но я так не могу. Для меня это чертовски тяжело, Эдди Боман, – заявила Бергер.

– И что тебе нужно?

– Мне нужен кто-нибудь, кто знает, как оно было на самом деле. Кто был с ними… Мне нужна София Бринкман.

– Но ее здесь нет.

– Да, ее здесь нет.

Они замолчали.

– С тобой тяжело, – сказал Эдди.

– Не так, как тебе кажется, – ответила журналистка.

Оба были слишком погружены в свои мысли. Боман хотел задать вопрос, но Каролина опередила его:

– Я рассказала тебе о своем отце, а у что тебя, Эдди? Ты вообще женат?

Этот вопрос появился ниоткуда, и полицейский не был к нему готов.

– Нет, – ответил он.

– Есть девушка?