Добывайки на реке

Окинув оценивающим взглядом похожее на гнездо сооружение, некоторые прутья которого, выступающие из воды, уже высохли на солнце, она решила, что всё вместе это походило на сушу.

– Я хочу сказать, – объяснила Хомили, – здесь и ноги размять есть где. По правде говоря, мне тут, пожалуй, нравится больше, чем в чайнике… Лучше, чем плыть без конца до тех пор, пока не очутишься в Индийском океане. И Спиллеру нетрудно будет нас тут найти… прямо посредине реки.

– В этом что-то есть, – согласился Под.

Окинув взглядом берега, он заметил, что река здесь расширяется. На левом берегу, среди низкорослого ивняка, за которым скрывался бечевник, склоняла над водой ветви высокая берёза; справа к воде сбегали по склону луга, и возле истоптанного коровами выгона росла купа крепких ясеней. Два самых высоких дерева – берёза и ясень – стояли, как стражи, на обоих берегах реки. Да, Спиллер должен хорошо знать это место: ему, возможно, даже есть название. С двух сторон от «острова» река казалась тёмной и глубокой – вымытые течением заводи… «Да, сюда, – решил Под, и его пробрала дрожь, – наверное, летом человеки приходят купаться». А затем, всмотревшись в даль, он заметил мост.

Глава семнадцатая

Мост был небольшой, деревянный, поросший мхом, с одним поручнем, но для добываек в их положении даже самый скромный мостик представлял опасность: это дорога для человеков, и с него далеко в обе стороны видна река.

Как ни странно, когда Под показал его Хомили, та не встревожилась, а, прикрыв глаза от солнца, некоторое время всматривалась в него, потом наконец сказала:

– Никто из человеков не разберёт, что тут, на этих ветках, такое, – слишком далеко…

– Могут и заметить, – возразил Под, – если мы будем двигаться. Застанут врасплох…

– Не застанут. Мы заметим их первыми. Пошли, Под, надо разгрузить чайник и положить вещи на просушку.

Они спустились вниз и, переложив всё к одному боку, сумели накренить чайник. Когда наклон оказался достаточным, Под взял верёвку и привязал ручку к проволоке под водой. Теперь чайник не мог сдвинуться с места, и им было легко залезать в него через верхнее отверстие.

Скоро все их пожитки уже лежали и сушились на солнце, а сами добывайки, усевшись рядком на обсохшей ветке ольхи, с аппетитом доедали остатки банана.

– Могло быть во много раз хуже, – проговорила Хомили с набитым ртом, озираясь по сторонам, радуясь тишине и неподвижности, хотя внизу, между переплетёнными ветками, поблёскивала тёмная вода, но она казалась такой спокойной, до неё было так далеко, что о ней можно было забыть.

Поев, Арриэтта спустилась к самой кромке «острова», туда, где играла мелкая рябь, и, сняв чулки и туфли, свесила вниз ноги.

Ей казалось, что вокруг звучат приглушённые голоса, без умолку, без остановки слышится несвязный лепет, рокот, ропот, журчание, бормотание – невнятный, таинственный говор реки…

Вскоре Арриэтта перестала прислушиваться, как, бывало, её внимание отвлекалось, когда мать без конца рассказывала ей одно и то же, однако шум реки по-прежнему звучал у неё в ушах и заглушал, как ей подумалось, все остальные звуки. Под его покровом на «остров» может незаметно влезть кто угодно и неожиданно на них напасть.

И тут до её сознания дошло, что попасть к ним можно только по воде. В тот же миг на веточку рядом с ней опустилась синица и, склонив голову, уставилась на кусочек кожуры, оставшийся от ломтя банана, съеденного Арриэттой на завтрак. Девочка подняла её, кинула в синицу – та тут же улетела – и вновь забралась наверх.

Время от времени она слезала с верхних сухих веток на мокрые, пониже. В причудливых пустотах между ними, то освещённых солнцем, то тонувших в тени, было за что ухватиться руками и куда поставить ногу. Над ней на фоне ясного неба перекрещивались сучья и ветки.

Один раз Арриэтта спустилась внутрь, к тёмной воде, и, пренебрегая опасностью, склонилась над ней, вглядываясь в своё отражение, которое смотрело на неё из глубины. Тут же нашла улитку, прилепившуюся к листу, потом, опустив ногу в воду, распугала головастиков – многочисленное лягушачье потомство, – попыталась вытащить водоросль, но скользкий стебель не поддался её усилиям – слегка растянувшись, как кусок эластичной резины, неожиданно вырвался из рук.

– Ты где, Арриэтта? – позвала сверху Хомили. – Вылезай оттуда, там сыро…

Дочь не отзывалась, будто не слышала. Ей посчастливилось найти куриное перо, пучок овечьей шерсти и половинку шарика для пинг-понга, всё ещё пахнувшую целлулоидом. Наконец Арриэтта вышла наружу, чтобы похвастаться своей добычей. Родители не поверили своим глазам. Хомили тут же сделала из овечьей шерсти подушку, засунула в половинку шарика и, усевшись на неё, слегка покачиваясь, сказала:

– Очень удобно.

Один раз на мосту они видели человеков – двух деревенских мальчишек лет девяти-десяти, которые дурачились, хохотали, лазали по перилам и бросали в реку камни. Когда мальчики накидали в воду веток и повисли на перилах, чтобы посмотреть, как они плывут, добывайки замерли, вперив взгляд в их спины.