Дочь дыма и костей

Последние месяцы ее образ преследовал Акиву: испуганное прелестное лицо – она уже и не чаяла избежать смерти. Воспоминание обжигало. Вновь и вновь он думал о том, что едва не убил ее. Почему же он остановился?

Было в ней нечто, вызывающее в памяти другую девушку, давно ушедшую и давно потерянную. Но что? Точно не глаза. У той были глаза цвета глины, теплые, как земля. У этой – черные, как у лебедя, они контрастировали с молочно-белой кожей. В чертах лица он тоже не улавливал сходства с той, другой, горячо любимой, так давно увиденной им впервые сквозь туман. Оба лица прекрасны – на этом сходство заканчивалось, однако какая-то связь все же ощущалась; она и не позволила нанести решительный удар.

Наконец до него дошло: дело в жестах. В манере по-птичьи вскидывать голову. Это ее спасло. Такая малость.

Глядя на нее через балконное окно, Акива думал: «Что дальше?»

Нахлынули непрошеные воспоминания о том, как в последний раз он наблюдал за спящей. Между ними не было стекла, запотевшего от его дыхания. Лежа рядом с Мадригал, он приподнялся на локте и испытывал себя: проверял, как долго сможет не дотрагиваться до нее.

Не выдержал и минуты. Кончики пальцев ныли, и успокоить их могло только прикосновение к ней.

Тогда на его руках было куда меньше отметин; впрочем, к тому времени он уже стал убийцей. Мадригал перецеловала его пальцы, костяшку за костяшкой, и простила его. «Война – это все, чему нас учили, – шептала она, – но жить можно и иначе. Мы найдем пути, Акива. Мы их создадим. Вот оно, начало». Она положила свою ладонь на его обнаженную грудь – сердце так и подпрыгнуло от ее прикосновения, – а его ладонь к себе на сердце, прижав ее к атласной коже. «Мы и есть начало».

Действительно, первая проведенная с ней ночь казалась началом новой жизни.

Никогда раньше Акива ни до чего не дотрагивался с такой нежностью, как до век Мадригал, представляя, какие сны заставляют их вздрагивать.

Она доверялась ему настолько, что позволяла прикасаться к ней спящей, проводить кончиками пальцев по лицу, изящной шее, стройным, сильным рукам, суставам мощных крыльев. Порой он ощущал, как ее пульс учащается; иногда она бормотала что-то во сне, тянула к нему руки, а проснувшись, нежно прижималась к его груди.

Акива отвернулся от окна. Отчего так резко и ярко всколыхнулись воспоминания о Мадригал?

Зачатки какой-то идеи прорастали в глубине его разума, пытаясь нащупать путь – способ сделать невозможное возможным, – но он запретил себе думать об этом. Неужели где-то в глубине его души еще жила надежда?..

Что, спрашивал он себя, заставило его ночью покинуть полк, не сказав ни слова ни Азаилу, ни Лираз, и вернуться в этот мир?

Разбить или расплавить окно труда не составит. В считаные секунды он окажется рядом с Кэроу, разбудит ее, зажмет ладонью рот и потребует… Что потребует? Разве она сможет объяснить, что привело его сюда? Кроме того, ему вовсе не хотелось ее напугать. Он шагнул к перилам и взглянул на город.

Азаил и Лираз, наверно, уже догадались, что он ушел. Им пришлось придумывать очередную историю, чтобы его прикрыть.

Азаил был его единокровным братом, а Лираз – их единокровной сестрой. Они родились в гареме императора серафимов, чьим хобби было плодить отпрысков и воспитывать из них солдат для бесконечных войн. «Отец» (услышав это слово, они стискивали зубы) каждую ночь менял наложниц. Женщин предлагали ему в качестве подношения, либо он сам выбирал понравившуюся. Секретари вели учет детей в два столбца: мальчики и девочки. Младенцев добавляли в список, а когда те вырастали и умирали на поле боя, их бесцеремонно вычеркивали.

Акиву, Азаила и Лираз внесли в список в один месяц. Росли они вместе, и в пять лет их отправили учиться. Им удалось остаться неразлучными, они всегда сражались в одном полку, шли добровольцами на одни и те же задания, включая последнее: пометить отпечатками ладоней двери Бримстоуна. Двери затем вспыхнули в одночасье, и порталам колдуна пришел конец.

Уже дважды Акива исчезал без объяснений. В первый раз это случилось очень давно. Он не возвращался так долго, что брат с сестрой решили – он умер.

Какая-то часть его действительно умерла.

Он никогда и никому не рассказывал, где был все те месяцы и что сделало его таким, каким он стал.

Изил назвал его монстром – и поделом. Он представил, что подумала бы Мадригал, если бы увидела его сейчас. Если бы знала, что он сотворил с «новой жизнью», о которой они шептались в давно ушедшие времена, отгородившись крыльями от всего мира.

Сегодня впервые ему не удалось вызвать в воображении лицо Мадригал. Перед глазами назойливо маячило другое лицо – Кэроу. Черные испуганные глаза, в которых отражались огненные всполохи от его крыльев.

Он – монстр. Его деяния ничем не оправдать.

Распахнув крылья, он взмыл в ночное небо и спустился на землю, чтобы найти укрытие для сна. Ему приснилось, что он стоит с другой стороны окна, и Кэроу – не Мадригал, а Кэроу – улыбается ему, прижимает губы к костяшкам пальцев, и с каждым поцелуем линии на его руках стираются.

«Можно жить по-другому», – шептала она.