Дочь дыма и костей

Он очнулся, и от злобы перехватило горло, потому что он знал – это неправда. Надежды не существует, существуют только месть и топор палача.

Мира тоже нет. Мира не будет никогда.

Прижав ладони к глазам, он застонал от пронзительного чувства безысходности.

Зачем он явился сюда? И почему не может заставить себя уйти?

26. Что-то неладное

В субботу утром Кэроу впервые за несколько недель проснулась в собственной постели. Приняв душ, она сварила кофе, осмотрела буфет в поисках чего-нибудь съедобного, ничего не обнаружила и вышла из квартиры с пакетом, в котором лежали подарки для Зузаны. По дороге послала подруге сообщение: «Ура! Великий день настал! Несу завтрак», – и купила несколько круассанов в пекарне за углом.

Ответ не заставил себя ждать: «Если не шоколад, то это вовсе не завтрак». Кэроу улыбнулась и снова пошла в пекарню за шоколадными колачами

[6].

Именно в это мгновение, развернувшись в противоположную сторону, она почувствовала что-то неладное. Ощущение было едва уловимым, однако Кэроу замедлила шаг и обвела взглядом окрестности. Она вспомнила обещание Бейна и разозлилась. Нож в сапоге давил на лодыжку – неудобство, которое тем не менее придавало ей уверенности.

Купив колачи для Зузаны, она двинулась дальше. По пути несколько раз настороженно оглядывалась, но не заметила ничего необычного. Вскоре показался Карлов мост.

Возведенный в Средневековье пешеходный мост через Влтаву – символ Праги – соединяет Старый город и Малый квартал. С обеих сторон высятся готические мостовые башни, а вдоль пролета выстроились монументальные скульптуры святых. Ранним утром здесь было почти безлюдно, в косых лучах восходящего солнца скульптуры отбрасывали тени, длинные и узкие. С ручными тележками прибывали продавцы и актеры, чтобы застолбить желанное место, а в самом центре, на идеальном фоне Пражского града расположился гигантский кукловод.

– Вот это да! – сказала Кэроу сама себе.

Кукловод – мрачная громадина высотой в десять футов, со свирепым резным лицом и руками, смахивающими на снегоуборочные лопаты, одетый в немыслимых размеров плащ, – сидел в одиночестве. Кэроу заглянула ему за спину – никого.

– Есть здесь кто-нибудь?

Странно, что Зузана оставила свое творение без присмотра.

Однако мгновение спустя изнутри махины донеслось: «Кэроу!» – задний шов плаща раскрылся, как молния на палатке, оттуда выпорхнула Зузана и моментально вырвала пакет со сдобой из рук Кэроу.

– Слава богу, – сказала она и набросилась на еду.

– Я тоже рада тебя видеть.

– М-м-м…

Из-за спины Зузаны вынырнул Мик и обнял Кэроу.

– Сейчас переведу, – сказал он. – На языке Зузаны это означает «спасибо».

– Правда? – скептически отозвалась Кэроу. – А мне кажется, она просто чавкает.

– Вот именно.

– Угу, – кивнула Зузана.

– Нервы, – пояснил Мик.

– Совсем плохо?

– Ужасно. – Подойдя к Зузане сзади, он наклонился и обнял ее. – Безнадежно, просто жуть. Она невыносима. Забирай ее. Я больше не могу.

Зузана замахнулась было на него, но взвизгнула, когда он уткнулся лицом в изгиб ее шеи и принялся целовать, причмокивая.

Рыжеволосый, светлокожий Мик носил бакенбарды и бородку клинышком, а его глаза, по форме напоминавшие лезвия ножей, намекали на предков с равнин Средней Азии. Красивый и одаренный, он легко заливался румянцем, запинался, подбирая слова, вел себя учтиво, но при этом с ним было интересно – хорошее сочетание. Он на самом деле умел слушать, а не притворялся, поджидая подходящего момента, чтобы ввернуть свое, как это делал Каз. И самое главное, он сходил с ума по Зузане, а она – по нему. Очаровательная парочка, они так мило краснели и улыбались, что Кэроу одновременно всем сердцем радовалась за них и чувствовала себя совершенно несчастной. Она представила, как их бабочки, Papilio stomachus, танцуют танго новой любви.

Что же до нее самой, все труднее и труднее было представить, что в ней всколыхнется жизнь. Как никогда раньше, она ощущала пустоту внутри, темную, дразнящую тайнами, которые ей не суждено разгадать.

Нет! Кэроу отогнала эту мысль. Она разгадает! Она уже на пути к разгадке.

Когда Мик принялся целовать Зузанину шею, искренняя улыбка Кэроу неожиданно стала деланой, словно приклеенной к лицу, как у мистера Картофельная Голова.

– Совсем забыла, – сказала она, откашлявшись, – я же принесла подарки!

Это сработало.

– Подарки! – возликовала Зузана, вырвалась из объятий, запрыгала и захлопала в ладоши. – Ура, подарки!

Кэроу вручила ей пакет. В нем лежали три свертка, упакованные в грубую оберточную бумагу и перевязанные бечевкой. Отпечатанный текст на карточке, прикрепленной к самому большому из них, гласил: «МАДАМ В. ВЕЗЕРИЗАК, АРТЕФАКТЫ». Свертки выглядели элегантно и как-то солидно. Пока Зузана вынимала их из пакета, ее бровь изогнулась привычной дугой.

– Что это? – посерьезнев, спросила Зузана. – Артефакты? Кэроу, под словом «подарок» лично я подразумеваю что-нибудь вроде матрешки из магазина в аэропорту.

– Открывай! Сначала большой.